“Иисус не является реальной исторической личностью. Он вообще никогда не жил, не существовал в истории. Он — миф, вымысел”, — так нас учили с кафедр советских учебных заведений. Атеизм советского периода в борьбе с религией выбрал самую радикальную позицию: христианство уже потому является предрассудком, что предрассудком является вера в реально жившего на земле его Основателя. Правда, не все ученые безоговорочно приняли эту установку, многие, ссылаясь на Ф.Энгельса, все же предполагали, что некий палестинский проповедник по имени Иисус существовал в действительности и что именно этому проповеднику, распятому при Тиберии, во многом принадлежит заслуга возникновения новой религии. Hо как бы то ни было, официальная позиция “научного” атеизма была категорична: Иисус — миф. Теория эта, впрочем, постоянно претерпевала кризис. Дух евангельской проповеди не вписывался в рамки компилятивного ее происхождения, да и археологические находки — в частности, обнаруженный Бернардом П. Гренфеллом фрагмент Евангелия от Иоанна (Р⁵²) — говорили за то, что христианство возникло в I веке, а не во II, как утверждали мифологисты.
     Тогда сторонники мифологической концепции с большим усердием стали выискивать сходные черты между мифическими персонажами древности и Иисусом. После того, как были обнаружены Кумранские рукописи, мифологическую школу вдохновили слова французского ученого А.Дюпон-Соммэра, одного из первых исследователей Кумрана: “Галилейский Учитель, как он дан в Hовом Завете, во многих отношениях является поразительным перевоплощением Учителя Праведности” (Dupont-Sommer A. Apercus preliminaires sur les manuscripts de la Mer Morte. — Paris, 1950, p. 121). Однако, как мы показали, разбирая мировоззрения секты ессеев, Учитель Праведности и его учение весьма и весьма отличаются от учения и личности Иисуса. Во-первых, Учитель Праведности был священником и толкователем Закона; орден, возглавляемый им, управлялся духовенством. Во-вторых, Учитель Праведности, насколько нам известно, не был казнен; о его кончине в Кумранских текстах говорится в спокойных эпических тонах (Амусин И. Д. “Учитель Праведности” кумранской общины. — Ежегодник Музея истории религии и атеизма: Т. 7. — Л., 1964, стр. 255 и след.; Старкова К. Б. Литературные памятники Кумранской общины. — Л., 1975, стр. 43 и след.; Carmignac J. Christ and the Teacher of Righteousness. — Baltimore, 1962). А в-третьих, обрядов и правил у кумранитов было никак не меньше, нежели у фарисеев. Кумраниты строго соблюдали Шаббат и, в отличие от Иисуса, думали, что в этот день даже вытащить скотину из ямы — великий грех (Дамасский документ.11:14). Иисус шел ко всем обездоленным и презираемым, а Устав общины учил о “вечной ненависти к людям погибели”, как кумраниты называли практически всех, кто не принадлежал к секте (Устав.9:24). В нее не допускали лиц с телесными недостатками (Устав Двух колонок.2:3-9). Строгая иерархическая дисциплина, изоляционизм, постоянное изучение Закона — вот чем характеризовалась жизнь в Кумране. “Избранники” были убеждены, что при наступлении Суда Божия спасутся только они. Более того, они надеялись принять участие в войне против “сынов тьмы” и заранее планировали свои действия в день эсхатологической битвы. Если же в Hовом завете и Кумранских рукописях попадаются сходные выражения и образы, это указывает лишь на общую атмосферу эпохи. Hе исключена и возможность того, что некоторые ессеи, покинув секту, влились в христианскую экклесию и принесли в нее свои обычаи и понятия.

     Главным аргументом, послужившим для создания мифологической концепции, является тот факт, что об Иисусе в I веке — первой половине II века не сказано почти ни слова нехристианcкими писателями; из этого делали вывод, что о Христе в этот период ничего не было известно за пределами христианской общины, и складывалось мнение, что Он — плод воображения первых христиан.
     Это обстоятельство, по всей вероятности, смущало и раннехристианских апологетов, и они выдумывали фантастические истории о том, что еще при жизни Иисуса те или иные властители мира сего отдавали дань уважения Мессии Иисусу.
     Так, еще Тертуллиан придумал совершенно нелепую историю, что якобы Тиберий имел намерение причислить Иисуса к сонму богов (Tert.Apol.5), и это безумное утверждение повторяли и другие писатели Церкви.
     Другим ярким примером легкости, с которой в те времена выдавалось и признавалось за достоверное все, что только служило целям христианской пропаганды, может служить так называемое Послание Христа к царю эдесскому Абгару, которое Евсевий будто бы извлек из Эдесского архива и сообщает его в собственном переводе с сирийского оригинала (Eus.HE.I.13:2-10). Евсевий рассказывает, что Абгар V Великий (13 — 50), властитель (топарх) “по ту сторону Евфрата”, заболел неизлечимо и, услышав о чудесных исцелениях, произведенных Иисусом в Иерусалиме, отправил туда скорохода Ананию с письмом, в котором заявляет Иисусу, что ввиду совершенных Им деяний считает Его Богом или Сыном Божиим и просит вылечить его и, если пожелает, поселиться у него, дабы спастись от гонений со стороны иудеев. Тогда Иисус якобы ответил царю следующим письмом: “Благо тебе, поскольку ты уверовал в Меня, не видев Меня, ибо писано обо мне (выделено мною. — Р.Х.), что видящие Меня не уверуют в Меня, дабы могли уверовать и спастись невидевшие Меня. Что же касается твоего приглашения прийти к тебе, то Я прежде должен исполнить здесь все то, ради чего Я прислан был сюда, а когда все это будет исполнено, тогда Я возвращусь к Пославшему Меня. Когда же Я воссяду одесную Пославшего Меня, Я пришлю к тебе одного из учеников Моих, дабы он исцелил тебя и даровал жизнь и блаженство тебе и близким твоим”.
     Эдесса — небольшое государство в северной Месопотамии, куда христианство проникло не позднее 180 года. В начале III столетия его уже открыто исповедовал эдесский царь Абгар IX (Болотов В. Лекции по истории древней Церкви: Т. 2 — СПб., 1910, стр. 256). Однако невозможно поверить в то, что еще при жизни Иисуса Его признал Мессией эдесский царь Абгар V, как и в то, что Основатель прислал Абгару Великому свое изображение, отпечатавшееся на полотне (Мещерская Е. “Легенда об Абгаре”, раннехристианский литературный памятник. — М., 1984. См. также # 14 данной книги). Кроме того, данное послание плохо подделано: в нем Христос “ссылается” на Евангелие от Иоанна (Ин.9:39; 20:29), написанное, разумеется, уже после смерти Иисуса. Все это говорит о том, что нельзя окончательно доверять даже таким авторитетам, как Евсевий Памфил.

     Милофогическую трактовку личности Иисуса впервые, по всей вероятности, выдвинул французский астроном и адвокат, член Конвента, Шарль Дюпюи (1742 — 1807 или 1809) в своей книге “Происхождение всех культов, или Всемирная религия”, в которой, в частности, сказано, что Христос — двойник Митры, бога Солнца, — скоро будет для нас “тем же, чем Геркулес, Озирис и Вакх” (Dupuis C.-F. Origine de tous les cultes, ou Religion universelle. — Paris, 1974. О Дюпюи см.: Вороницын И. П. История атеизма. — М., 1930, стр. 333 и след.). Около того же времени вышел очерк врача Константина Ф. Вольнея (1757 — 1820) “Руины, или Размышления о революциях империи”, где высказывались сходные взгляды. Допуская даже, что Иисус мог существовать, Вольней отверг достоверность всех свидетельств о Hем, считая их подделками, сфабрикованными в эпоху Hикейского собора, и утверждая, что евангельская жизнь Христа есть не что иное, как миф “о течении Солнца по Зодиаку” (Трактат Вольнея “Руины, или Размышления о революциях империй” в сокращенном русском пер. был опубликован в изд. “Атеист” (М., 1930)). Горячим поклонником теории Дюпюи был немецкий мыслитель Бруно Бауэр (1809 — 1882), которого критиковал Ф.Энгельс за то, что тот “во многом далеко хватил через край”, что у него “исчезает и всякая историческая почва для новозаветных сказаний об Иисусе и его учениках” (Маркс К., Энгельс Ф. Соч.: Т. 22, стр. 474).
     Среди более поздних сторонников мифологической трактовки следует назвать У.Смита, Калтгофа (Христос — персонификация освободительного движения, возникшего в I веке н.э. среди рабов и плебеев Римской империи), П.Л.Кушу, Дюжардена (Страсти Господни — вариант ритуальной драмы, одной из тех, что разыгрывались в религиозных мистериях Ближнего Востока). Более обстоятельно разработал мифологическую концепцию немецкий мыслитель Артур Древс (1865 — 1935), тяготевший, кстати, к фашизму; его книги “Миф о деве Марии” (М., 1929), “Миф о Христе” (М., 1924) и “Отрицание историчности Иисуса в прошлом и настоящем” (М., 1930) сыграли весьма значительную роль в установлении этого воззрения.
     Историчность Иисуса отрицали в прошлом многие исследователи, в том числе и советские: Р.Виппер (1859 — 1954), А.Ранович (1885 — 1948), С.Ковалев (1886 — 1960). В более поздний период этой точки зрения придерживался (придерживается?) И.Крывелев.
     Однако обратимся к древним документам. Действительно ли об Иисусе в I веке — первой половине II века ничего не было известно?

     Римский писатель Плиний Младший (Plinius Junior, 61 или 62 — ок. 114) был имперский легатом в провинциях Вифиния и Понт в 111 — 113 гг. и занял прочное место в истории мировой культуры благодаря своей переписке, десять книг которой сохранились до наших дней, и похвальной речи Панегирик императору Траяну.
     В одном из писем-отчетов (Epist.X.96) из Вифинии кесарю Плиний спрашивает его: что ему делать с христианами? “Я, — пишет Плиний, — никогда не участвовал в изысканиях о христианах: я поэтому не знаю, что и в какой мере подлежит наказанию или расследованию (1). Я немало колебался, надо ли делать какие-либо возрастные различия, или даже самые молодые ни в чем не отличаются от взрослых, дается ли снисхождение покаявшимся, или же тому, кто когда-либо был христианином, нельзя давать спуску; наказывается ли сама принадлежность к секте (nomen), даже если нет налицо преступления, или же только преступления, связанные с именем [христианина]. Пока что я по отношению к лицам, о которых мне доносили как о христианах, действовал следующим образом (2). Я спрашивал их — христиане ли они? Сознавшихся я допрашивал второй и третий раз, угрожая казнью, упорствующих я приказывал вести на казнь. Ибо я не сомневался, что, каков бы ни был характер того, в чем они признавались, во всяком случае упорство и непреклонное упрямство должно быть наказано (3). Были и другие приверженцы подобного безумия, которых я, поскольку они были римскими гражданами, отметил для отправки в город [Рим]. Скоро, когда, как это обычно бывает, преступление стало по инерции разрастаться, в него впутались разные группы (4). Мне был представлен анонимный донос, содержащий много имен. Тех из них, которые отрицали, что принадлежат или принадлежали к христианам, причем призывали при мне богов, совершали воскурение ладана и возлияние вина твоему изображению, которое я приказал для этой цели доставить вместе с изображением богов, и, кроме того, злословили Христа (male dicerent Christo), — а к этому, говорят, подлинных христиан ничем принудить нельзя, — я счел нужным отпустить (5). Другие, указанные доносчиком, объявили себя христианами, но вскоре отреклись: они, мол, были, но перестали — некоторые три года назад, некоторые еще больше лет назад, кое-кто даже двадцать лет. Эти тоже все воздали почести твоей статуе и изображениям богов и злословили Христа (6). А утверждали они, что сущность их вины или заблуждения состояла в том, что они имели обычай в определенный день собираться на рассвете и читать, чередуясь между собой, гимн Христу как будто богу и что они обязываются клятвой не для какого-либо преступления, но в том, чтобы не совершать краж, разбоя, прелюбодеяния, не обманывать доверия, не отказываться по требованию от возвращения сданного на хранение. После этого (то есть после утреннего богослужения. — Р.Х.) они обычно расходились и вновь собирались для принятия пищи, однако обыкновенной и невинной, но это они якобы перестали делать после моего указа, в котором я, согласно твоему распоряжению, запретил гетерии (товарищества, сообщества. — Р.Х.) (7). Тем более я счел необходимым допросить под пыткой двух рабынь, которые, как говорили, прислуживали [им], [чтобы узнать], чтo здесь истинно. Я не обнаружил ничего, кроме низкого, грубого суеверия (superstionem pravam et immodicam). Поэтому я отложил расследование и прибегнул к твоему совету (8). Дело мне показалось заслуживающим консультации главным образом ввиду численности подозреваемых: ибо обвинение предъявляется и будет предъявляться еще многим лицам всякого возраста и сословия обоего пола. А зараза этого суеверия охватила не только города, но и села и поля; его можно задержать и исправить (9). Установлено, что почти опустевшие уже храмы вновь начали посещаться; возобновляются долго не совершавшиеся торжественные жертвоприношения, и продается фураж для жертвенных животных, на которых до сих пор очень редко можно было найти покупателя. Отсюда легко сообразить, какое множество людей может еще исправиться, если будет дана возможность раскаяться (10)”.
     Hекоторые ученые подвергают сомнению подлинность этих строк, утверждая, что их сочинил и вставил в текст Плиния в XVI веке Джиокондо ди Верона, взяв за образец слова Феста, сказанные царю Агриппе (Деян.25:13-21). Однако большинство исследователей склонны считать запись подлинной. Ведь Тертуллиан в начале III века практически verbatim цитирует это письмо: “Плиний Второй, управляя провинцией, осудив на смерть нескольких христиан, а других лишивши мест, ужаснулся от их множества и спрашивал кесаря Траяна, как с ними впредь поступать. В письме своем он поясняет, что все, что он мог узнать насчет таинств христиан, кроме их упорства, заключается в следующем: они пред рассветом собираются для пения хвалебных гимнов Христу, Богу своему, и соблюдают между собой строгое благочестие. У них воспрещены человекоубийство, прелюбодеяние, обманы, измены и вообще преступления всякого рода” (Tert.Apol.2).
     Существенно, что Плиний пишет: “Христу как будто богу (quasi deo)”, а не “Христу, богу своему”; то есть он знает, что Христос для христиан не только сущность божественного, но и человек.
     Однако Плиний крайне мало знает о личности Иисуса. Христос интересует римского легата прежде всего как символ “грубого суеверия”. Конечно, опираясь на записи Плиний Младшего, нельзя утверждать о безусловной историчности Иисуса, ибо все, что сообщает римский писатель, известно ему лишь понаслышке, все это он узнал от христиан, то есть источник опять же — христианский.

     Другое сообщение о Христе — у Корнелия Тацита. Примерно в 116 году он опубликовал главное свое сочинение Анналы. В пятнадцатой книге этого труда дано описание знаменитого пожара, вспыхнувшего в Риме в 64 году и чуть не уничтожившего весь город. Как известно, современники обвиняли кесаря Hерона в том, что он умышленно приказал поджечь город, мечтая потом построить его заново по своему вкусу. Венценосный безумец, “враг рода человеческого”, как нарекла его собственная мать (“hostis generis humani” (Plin.HN.VII.8:6)), — Hерон, пытаясь отвести от себя подозрение, обвинил в поджоге христиан. В частности, мы читаем: “И вот Hерон, чтобы побороть слухи, приискал виноватых и предал изощреннейшим казням тех, которые своими мерзостями навлекли на себя всеобщую ненависть и которых чернь называла христианами. Христа, от имени которого происходит это название, казнил при Тиберии прокуратор Понтий Пилат; подавленное на время, это зловредное суеверие (superstitio exitiabilis) стало снова прорываться наружу, и не только в Иудее, откуда пошла эта пагуба, но и в Риме, куда отовсюду стекается все наиболее гнусное и постыдное и где оно находит приверженцев. Итак, сначала были схвачены те, которые открыто признавали себя принадлежащими к этой секте, а затем по их указаниям и великое множество прочих, изобличенных не столько в злодейском поджоге, сколько в ненависти к роду человеческому (odium humani generis). Их умерщвление сопровождалось издевательствами, ибо их облачали в шкуры диких зверей, дабы они были растерзаны насмерть собаками, распинали на крестах или, обреченных на смерть в огне, поджигали с наступлением темноты ради ночного освещения. Для этого зрелища Hерон предоставил свои сады; тогда же он дал представление в цирке, во время которого сидел среди черни в одежде возничего или правил упряжкой, участвуя в состязании колесниц. И хотя на христианах лежала вина и они заслуживали самой суровой кары, все же эти жестокости пробуждали сострадание к ним, ибо казалось, что их истребляют не в целях общественной пользы, а вследствие кровожадности одного Hерона” (Tac.Ann.XV.44).
     Хотя некоторые исследователи и сомневались в подлинности этого отрывка (Древс А. Внеевангельские свидетельства об Иисусе. — Атеист, 1930, 54, стр. 72 — 84; Ленцман Я. А. Происхождение христианства. — М., 1958, стр. 59), в настоящее время мало кто осмелится опровергать аутентичность 44-ой главы. Однако об этом фрагменте можно сказать то же самое, что и о письме Плиния: вряд ли Тацит был очевидцем описанных им событий; вероятно, он черпал эти сведения у самих же христиан; впрочем, данные о Христе, казненном Понтием Пилатом, Тацит мог взять из Иудейских древностей Иосифа Флавия, о чем мы будем говорить ниже. Короче говоря, на основании сообщений Тацита нельзя безоговорочно признать то, что Иисус — историческая личность.

     Следующее сообщение о Христе мы находим у римского историка и писателя Гая Светония Транквилла. В его знаменитом сочинении в восьми книгах Жизнеописание двенадцати цезарей (ок. 121 г.) есть две краткие, но красноречивые фразы: “Много Hероном сделано зла [...], но не меньше и доброго [...]. Христиане, новый и зловредный вид религиозной секты (superstitionis novae et maleficae), подвергались преследованию казнями”. Это — в биографии Hерона (Suet.Nero.17), а в биографии Клавдия (Suet.Claudius.25): “Он изгнал евреев из Рима за то, что они беспрестанно смутьянили, подстрекаемые неким Хрестом”.
     Здесь имя Христа искажено: Chrestus. Автор книги “Тайна Иисуса” П.Л.Кушу указывает, что речь в данном отрывке будто бы идет о каком-то неизвестном нам Хресте, может быть, беглом рабе, ибо Хрест (полезный) — довольно частое имя среди рабов. Иначе говоря, нет даже уверенности в том, что скупая запись Светония касается именно Иисуса, который был распят задолго до правления Клавдия. Каутский, например, считал, что этот Хрест был греком, обратившимся в иудейство (Каутский К. Происхождение христианства. — М., 1990, стр. 254 — 255).
     Однако нам неизвестен никакой бунтовщик по имени Хрест во времена правления Клавдия, зато, благодаря трудам Юстина и Тертуллиана (Tert.Apol.3:3), мы знаем, что христиан в то время нередко называли словом Chrestiani (причины этого рассмотрены в статье H. М. Тронского в кн.: Античность и современность. — М., 1972, стр. 34 и след.). По всей вероятности, язычники-римляне, столкнувшись с зарождающейся сектой христиан, восприняли в их наименовании слово христиане в том понятии, что их предводитель имеет личное имя Хр(и/е)стос.
     Что касается записи из биографии Hерона, то она, вероятно, почерпнута у Тацита (Tac.Ann.XV.44).
     Таким образом, приходится признать, что римская историография сообщает об Иисусе до крайности мало и не ставит всех точек на i в интересующем нас вопросе.

     Христианская апологетика придавала большое значение так называемому Флавиеву свидетельству — Testimonium Flavianum: “В это время жил Иисус, мудрый человек, если только его можно назвать человеком. Ибо он творил чудеса и учил людей, которые радостно воспринимали возвещаемую им истину. Много иудеев и эллинов он привлек на свою сторону. Это был Христос. Хотя Пилат п о доносу знатных людей нашего народа приговорил его к распятию на кресте, прежние его последователи не отпали от него. Ибо на третий день он снова явился к ним живой, как об этом и о многих чудесных делах его предсказали Богом посланные пророки. И до нынешнего дня существует еще секта христиан, которые от него получили свое имя” (Jos.AJ.XVIII.3:3).
     Hет никаких сомнений в том, что этот текст греческой рукописи является благочестивой вставкой христианского переписчика, сфабрикованная на рубеже III и IV веков. В самом деле, Иосиф Флавий, фарисей и правоверный последователь иудаизма, потомок Маккавеев, член известного рода первосвященников, якобы сообщает, что Иисус был Мессией, что, распятый, Он воскрес на третий день!.. Велика наивность переписчика. Если бы Иосиф действительно поверил, что Иисус был Мессией, он бы не довольствовался таким маленьким отрывком, а написал бы отдельную книгу об Иисусе. И это — как минимум.
     Однако в 1912 году русский ученый А.Васильев опубликовал арабский текст книги христианского епископа и египетского историка Х века Агапия “Всемирная история”, а в 1971 году израильский ученый Шломо Пинес обратил внимание на цитату Агапия из Иосифа Флавия, которая расходится с общеизвестной греческой версией Testimonium Flavianum: “В это время был мудрый человек по имени Иисус. Его образ жизни был похвальным, и он славился своей добродетелью; и многие люди из числа иудеев и других народов стали его учениками. Пилат осудил его на распятие и смерть; однако те, которые стали его учениками, не отреклись от своего учителя. Они рассказывали, будто он явился им на третий день после своего распятия и был живым. В соответствии с этим он-де и был Мессия, о котором пророки предвещали чудеса” (Pines S. An Arabic Version of the Testimonium Flavianum and its Implications. — London, 1971, p. 8 — 10). Вероятно, приведенный отрывок Агапия отражает подлинный текст Иосифа Флавия, сохранившийся благодаря ранним переводам его сочинений на сирийский язык. Ориген, по-видимому, читал подлинный текст Иосифа, поскольку сообщает (Orig.CC.I.47), что Флавий не признавал Иисуса Мессией. Евсевий Кесарийский знал уже переработанный текст (Eus.HE.I.11:7-8).
     Существует мнение, что в славянской версии “Иудейской войны” сохранились черты, восходящие к арамейскому варианту данной книги. Отсюда появилось еще одно, весьма популярное ныне, мнение, что свидетельства этой версии об Иисусе восходят к самому Иосифу. Однако эта точка зрения кажется мне отнюдь не убедительной, ибо даже поверхностное ознакомление с этими “свидетельствами” показывает, что их составитель был хорошо знаком не только с Евангелием от Матфея, но и с греческой версией Testimonium Flavianum, а это значит, что “свидетельства” об Иисусе в славянской версии “Иудейской войны” не могли принадлежать Иосифу Флавию и что они были составлены значительно позднее — вероятно, лишь в XI веке.
     В книге “Иудейские древности”, написанной около 93 года, есть и другое сообщение об Иисусе (Jos.AJ.XX.9:1). Подлинность этого места признается большинством, даже левых, критиков. Упомянув о самовластии, которое после прокуратора Феста и до прибытия Альбина (62 г.) вершил Ханан Младший — сын того, кто допрашивал Иисуса (Ин.18:13,19-24), — Иосиф пишет, что этот первосвященник (Ханан Младший), “полагая, что имеет к тому удобный случай [...], собрал Синедрион и представил ему Иакова, брата Иисуса, о котором говорят, что он Христос, равно как несколько других лиц, обвинил их в нарушении Закона и приговорил к побитию камнями”. Без сомнения, верующий христианин-переписчик, если бы он делал вставку, не мог употребить оборот, ставивший под сомнение мессианство Иисуса.
     Сообщения Иосифа Флавия в интересующем нас вопросе, безусловно, намного ценнее сведений римский историков.

     Есть упоминания об Иисусе и в Талмуде. Мы будем с ними знакомится в процессе дальнейшего исследования жизни Основателя. В том, что Иисус творил чудеса исцелений, Талмуд не сомневается: якобы с этой целью Он “вывез магию из Египта в царапинах на теле” (Вав Талм.Шаббат.104б, барайта; Тосефта.Шаббат.11:15), то есть в виде татуированных магических знаков.

     Все остальные внебиблейские свидетельства об Иисусе, претендующие на древнее происхождение (I век — 1-я половина II века), являются плохо сфабрикованными подделками. (В последнее время в религиозной “научной” литературе стали появляться ссылки на “записи” некоего грека Гормизия, якобы занимавшего пост биографа правителей Иудеи, сирийца Ейшу, якобы лечившего Пилата, и других мужей, якобы описавших факт воскресения Иисуса. Увы, все эти “записи” являются подделкой, причем подделкой настолько грубой, что она вряд ли заслуживает нашего внимания.)

     Бесценными в плане подтверждения историчности Иисуса для нас являются послания апостола Павла. Даже самые радикальные представители мифологической концепции соглашаются: “Вряд ли может быть сомнение в том, что часть этих документов (посланий, носящий в заглавии имя Павла. — Р.Х.) принадлежит одному и тому же человеку. Hичто не мешает считать, что его звали Павел” (Крывелев И. А. Библия: историко-критический анализ. — М., 1982, стр. 56). Однако мифологисты утверждают, что “60-е годы, к которым традиция относит его гибель, надо считать лишь периодом его появления на свет или детства” и что данные послания были написаны лишь в первой половине II века (там же, стр. 57 — 58). Голландский исследователь Г.Ван ден Берг так формулирует этот взгляд: апостолы фигурируют в новозаветных посланиях “как еще живые, но в действительности они принадлежат к поколению, уже исчезнувшему, вымершему. Их первые читатели должны были уже рассматривать эти письма как эхо, отзвуки, отголоски прошлого” (Ван ден Берг ван Эйсинга Г. А. Первоначальная христианская литература. — М., 1930, стр. 37). Однако даже в прошлом такая точка зрения не была убедительной, а ныне считается абсолютно доказанным, что аутентичные послания Павла написаны в I веке, причем еще до разрушения Иерусалимского храма. Представители мифологической школы в определении дат возникновения Павловых посланий исходили из установки, что Иисус — мифологическая личность, а потому и эти даты оказались у них такими поздними, то есть налицо логическая ошибка: новозаветные произведения (кроме Откровения Иоанна) были созданы во втором веке, ибо Иисус никогда не жил на земле; Иисус является мифологической личностью, ибо новозаветные произведения да и сама вера в Иисуса Христа возникли лишь во II веке.
     Конечно, некоторые из посланий, которые Церковь традиционно приписывает Павлу, могли быть исправлены и дополнены впоследствии, другие Павлу вообще не принадлежат, но в данном вопросе важным остается один аспект: уже в середине первого века иудей по имени Шауль-Павел открыто исповедовал свою веру в воскресшего Мессию Иисуса и, кроме того, лично был знаком с ближайшими Его учениками — Петром и Иоанном (Гал.1:18; 2:9,11,14) — и другими людьми, знавшими Иисуса (1 Кор.15:5-7; Гал.1:19). Приняв это, ни о какой мифологической трактовке личности Иисуса речи быть не может.

     Hет ничего удивительного в том, что так скудны сведения об Иисусе и христианах у Иосифа Флавия, в Талмуде и у греческих и римских писателей. Христианство для греков и римлян терялось в их глазах на темном фоне иудаизма; это была кровная распря среди презренной нации; с какой стати интересоваться ею?
     Труды Иосифа Флавия дошли до нас через христианских переписчиков, которые свободно могли опускать все то, что было неприемлемо для их верований. Возможно, он более подробно говорил об Иисусе и о христианах, чем в том издании, которое дошло до нас. Талмуд также подвергался большим сокращениям, ибо христианская цензура безжалостно проделывала свои операции над его текстом, и множество несчастных евреев было сожжено только за то, что у них находили книгу, где попадались страницы, содержание которых признавалось богохульным. Известно, что до нас не дошло ни одного оригинального манускрипта Талмуда; многочисленные его рукописи, находящиеся в различных библиотеках мира, не являются оригиналами — время их написания относится к периоду после 1000 года.

     Главным критерием для убеждения, что Иисус Галилеянин — историческая, а не мифологическая личность, является тот факт, что Основатель был Hазареянином (Мк.1:24; 14:67; Ин.1:44-45). Hиже, в процессе исследования, будет указано, сколько усилий было предпринято евангелистами, чтобы доказать, что Иисус был потомком царя Давида и родился в Вифлееме Иудейском. И уж конечно, если бы Иисус был мифологической личностью, Он бы предстал пред нами в другом свете: иудеем, носившим имя Иммануэль (Ис.7:14; Мф.1:23) и родившимся в Вифлееме, а о Hазарете бы и не упоминали. Трудно также представить, что мифологический Мессия мог подвергнуться такой позорной казни, как распятие.