Хотя местом проповеди Иоанна Крестителя была Иудея и часть Переи при Иордане, но слава о нем проникла в Галилею и дошла до Иисуса, около которого, вероятно, при Его первых проповедях уже образовался кружок слушателей. Не имея еще достаточного авторитета и побуждаемый желанием видеть человека, проповедь которого имела много общего с Его собственными идеями, Иисус отправился к Иоанну.
«Явился Иоанн, крестя в пустыне и проповедуя крещение покаяния для прощения грехов [...]. И крестились от него все в реке Иордане, исповедуя грехи свои» (Мк.1:4-5).
Что же получается? Если Иисус крестился от Иоанна — значит, согрешил? Да, отвечает апокрифическая Павлова проповедь, согрешил и креститься вынужден был матерью своею почти насильно (paene invitum)[1].
В Евангелии Евреев читаем: «Матерь и братья Господа сказали Ему: Иоанн Креститель крестит в отпущение грехов, пойдем и крестимся. Но Он сказал им: какой же грех Я совершил, что Я должен креститься от него? разве только Мои слова есть грех по неведению» (Evangelium secundum Hebraeos. — Hier.Pel.3:2). А Тора утверждает (Лев.5:1-4), что, если человек совершил грех по незнанию, но потом узнал об этом, он виновен и должен очиститься.
В церемонии погружения крещаемых в реку Иисус мог увидеть символ того покаяния в грехах, которого Иоанн требовал от всех крещаемых вообще (Мф.3:6; Мк.1:5), а то обстоятельство, что евангелисты по догматическим соображениям придали иной смысл крещению Иисуса, не имеет исторического значения. Кто не стоит на точке зрения непогрешимости Иисуса, которая несовместима с исторической наукой, тот в факте крещения Иисуса не усмотрит ничего странного: ведь даже самый безупречный и благородный человек всегда сможет упрекнуть себя каким-нибудь проступком, недостатком или прегрешением, тем более что по мере нравственного совершенствования в самом человеке возрастает чуткость по отношению ко всему безнравственному. Недаром Иисус заметил тому человеку (богатому юноше?), который назвал Его «учителем благим», что этот эпитет приличествует лишь Богу, ибо «никто не благ, как только один Бог» (Мк.10:17-18).
Теперь рассмотрим евангельскую версию крещения и ее возникновение. Чтобы быть вторым Давидом и в то же время превзойти его, Машиах должен был не только происходить от семени Давидова и родиться в городе Давидовом — Бетлехеме (Вифлееме), — но также получить еще помазание на царство от Бога через какого-нибудь пророка, ибо Давида помазал на царство Ш’муэль (1 Цар.16:13). Этим пророком, который помажет Машиаха, был признан наби Элиййаhу — пророк Илия.
Евреи верили, что им предстоит Суд Божий, но до Суда Яхве еще раз попытается исправить и спасти народ свой, послав ему наби Элиййаhу: «Вот, Я пошлю к вам Илию пророка пред наступлением дня Господня, великого и страшного» (Мал.4:5 = Мальаки.3:23). Евреи верили, что Элиййаhу своей мощной проповедью подготовит людей к Суду Божию и «представит Господу народ приготовленный» (Лк.1:17). Именно Элиййаhу должен был быть тем глашатаем, который приготовит пути Яхве (Мал.3:1); о нем же возвещал и глас, услышанный Второисаией: «Глас вопиющего: в пустыне приготовьте путь Господу, прямыми сделайте в степи стези Богу нашему» (Ис.40:3). Пришествия Элиййаhу, который должен был возродить всех заблуждавшихся и нравственно падших, ждал с нетерпением всякий благочестивый еврей (Сир.48:1-10; Мф.16:14; Мф.17:12; Ин.1:21; Just.Dial.47; Мишна. Сота.9:15; Шекалим.2:5; Баба Мециа.1:8, 2:8; 3:4-5; Эдуйот.8:7; Oracula Sibyllina.II.187-192) и называл блаженными тех, кто его увидит (Сир.48:11). А так как в народе сложилось мнение, что после Элиййаhу придет не сам Яхве, а Его Посланник (Мессия), то Элиййаhу был признан предтечей Мессии (Мф.17:11); ему же, предтече, надлежало совершить над Машиахом то, что в свое время совершил Ш’муэль над Давидом, то есть помазать Его и при этом объявить Ему (и другим), что Он предназначен для высокой миссии (Just.Dial.8,49).
Всем, кому хотелось приписать Иисусу эту мессианскую примету, приходилось искать среди людей, знавших Иисуса, человека, который походил бы на Илию и совершил бы над Иисусом обряд, аналогичный миропомазанию Самуила. Самым подходящим для этого лицом оказался Иоанн Креститель. Правда, Иисуса он не помазал елеем, а крестил водой, но и такое крещение могло сойти за миропомазание (1 Ин.2:20,27).
Особую роль при помазании играл дух Божий, который являлся как бы передатчиком и насадителем божественных сил в человеке. Действительно, когда Ш’муэль помазал Давида, дух Яхве вселился в Давида и почивал на нем «с того дня и после» (1 Цар.16:13). Наби Й’шайаhу прорицал о Машиахе, что на Нем починет дух Яхве, «дух премудрости и разума, дух совета и крепости, дух вéдения и благочестия» (Ис.11:1-2).
Естественным символом духа Божия обычно считался огонь. Йоханан hамтаббэль предрекал, что Идущий вслед за ним (Машиах) будет крестить «Духом Святым и огнем» (Мф.3:11; Лк.3:16). Поэтому Христос, вознесясь на небо, ниспослал святой дух на апостолов сначала в виде разделенных огненных языков (Деян.2:3), а потом он, святой дух, незримо стал передаваться через рукоположение (Деян.19:6); а в Евангелии, которым пользовался Юстин, было сказано, что «когда Иисус пришел к реке Иордану, где Иоанн крестил, и сошел в воду, то огонь возгорелся в Иордане» (Just.Dial.88). Также и в апокрифической Πέτρου καὶ Παύλου κήρυγμα говорится, что, когда Христос крестился, над водою был видим огонь.
Кроме того, в Торе сказано, что перед сотворением мира руах Элоhим (רוּחַ אֱהִים), то есть дух Божий, витал над первозданными водами (Быт.1:2), а древнеиудейские толковники добавляют: дух Божий витал над миром, как голубица витает над своими птенцами, не прикасаясь к ним. Таким образом, символом духа Божия также была голубица. Символическое значение голубицы и агнца было хорошо известно христианам (Мф.10:16), и этими символами кротость христианского учения определялась более выразительно, нежели огнем (Лк.9:54-56).
Автор Евангелия Евреев утверждает, что дух святой не только витал над Иисусом, но и вошел в Него: «Когда Господь выходил из воды, дух святой сошел и наполнил Его, и покоился в Нем» (Evangelium secundum Hebraeos. — Hier.Commentarii in sexdecim prophetas. Commentarii in Novum Testamentum[2]. Comm. in Is.11:2); однако канонические Евангелия и Евангелие Эбионитов отрешились от этого нелепого поверия, ибо и простое витание голубицы над головой Иисуса, о чем Квартус говорит прямо (Ин.1:32) и что другие евангелисты, по-видимому, подразумевают, могло сослужить им требуемую службу: оно символизировало сверхъестественность естества в Иисусе. То обстоятельство, что голубица появилась из разверстого неба, показывает, что она была не заурядной птицей, а существом (или символом) высшего порядка. Но этого евангелистам показалось недостаточно, и Достопамятности апостольские утверждают, что глас с неба возвестил: «Ты Сын Мой, Я ныне родил Тебя» (Just.Dial.88,103; ср. Пс.2:7). В Евангелии Эбионитов глас небесный оказался более разговорчивым: «И раздался глас с неба: Ты Сын Мой возлюбленный, в Тебе Мое благоволение. И снова: Я ныне родил Тебя. И тотчас свет великий осветил место. Узрев, Иоанн говорит Ему: кто Ты, Господи? И снова был ему глас с неба: сей есть Сын Мой возлюбленный, в Нем Мое благоволение» (Evangelium Ebionitum. — Epiph.Haer.XXX.13). Что именно заставило сначала переставить слова «Я ныне родил Тебя», а потом и вовсе их отбросить (Мф.3:17; Мк.1:11; Лк.3:22; 2 Петр.1:17), это мы узнаем из толкования Юстина, который говорит, что эти слова не означают, будто Иисус стал Сыном Божиим лишь в тот момент; после крещения от Иоанна Иисус стал Сыном Божиим лишь в представлении людей, хотя Он был таковым от рождения (Just.Dial.88). Слова Я ныне родил Тебя подходили лишь к тому взгляду, который показывал Иисуса как естественно рожденного человека; поэтому, когда установилась вера в непорочное зачатие, от этих слов пришлось отказаться. Действительно, если Иисус был зачат от духа святого, то вышеозначенные слова теряют всякий смысл. Ввиду этого синоптики решили ухватиться за другое изречение Яхве (Ис.42:1), которое тоже истолковывалось в мессианском смысле и которое Примус в другом месте (Мф.12:18) формулирует применительно к Иисусу так: «Се, Отрок Мой, Которого Я избрал, Возлюбленный Мой, Которому благоволит душа Моя».
Но на этом недоразумения не заканчиваются. Если Иисус был Сыном Божиим, то можно ли было сообщать Ему еще какие-то высшие и совершеннейшие свойства Божества? Приличествовало ли Сыну Бога принимать крещение покаяния от Иоанна? И, наконец, зачем же Сыну Бога, зачатому от святого духа, надо было дополнительно сообщать дары этого же духа? Теологам приходится решать последний вопрос при помощи всяческих парадоксов и ухищрений, поражающих своей нелепостью. Одни при этом заявляют, что в Иисусе пребывал предвечно Сын Божий, но дух святой, третья ипостась (ὑπόστασις) Троицы, вступил с Ним в некоторую новую связь, которая отличается от единосущности Бога-Духа, Бога-Сына и Бога-Отца. Другие уверяют, что Иисусу был врожден дух святой как начало жизни, но при крещении Он сообщился Ему как дух Его призвания или миссии. Третьи, наконец, говорят, что Иисус извечно сознавал себя Сыном Божиим, но лишь в момент крещения был наделен силой показать себя Сыном Божиим перед очами всего мира.
В действительности все обстоит намного проще: вся версия сошествия святого духа при крещении была создана в тот период времени, когда Иисус еще считался естественно рожденным человеком; при установлении же догмата о непорочном зачатии весь рассказ о голубице и гласе с неба терял смысл, но евангелисты (точнее, последние редакторы) не нашли в себе сил отказаться от первоначальной традиции и оставили в Евангелиях эту легенду, не заметив жгучих противоречий между этими двумя традициями.
Впрочем, мифичность рассказа о том, что Иоанн сразу же признал в Иисусе Мессию и видел сошествие с небес духа святого, мы можем доказать и другим путем. Если Креститель видел, как при крещении Иисуса над Ним витал святой дух в образе голубицы, и если он (Иоанн) сам слышал, как глас небесный признал Иисуса Сыном, то он мог и без разведок и запросов знать, что грядущий за ним Сильнейший есть Иисус и только Иисус, и в этом убеждении его мог вящим образом утвердить слух о чудесах, творимых Иисусом. Однако, по словам синоптиков, Иоанн послал своих учеников к Иисусу спросить Его: «Ты ли Тот, Который должен придти (то есть Мессия. — Р.Х.), или ожидать нам другого?» (Мф.11:3; Лк.7:19). Такой вопрос свидетельствует о том, что Креститель сомневался; предлагать такой вопрос Иисусу он мог лишь в том случае, если крещение Иисуса никаким чудом не ознаменовалось.
И вообще, вся эта депутация от Иоанна полностью исключает историчность слов, якобы сказанных Иоанном: «Мне надобно креститься от Тебя, и Ты ли приходишь ко мне?» (Мф.3:14). И еще: «Вот Агнец Божий, Который берет [на Себя] грех мира; Сей есть, о Котором я сказал: “за мною идет Муж, Который стал впереди меня, потому что Он был прежде меня”; я не знал Его; но для того пришел крестить в воде, чтобы Он явлен был Израилю [...]. Я видел Духа, сходящего с неба, как голубя, и пребывающего на Нем; я не знал Его; но Пославший меня крестить в воде сказал мне: “на Кого увидишь Духа сходящего и пребывающего на Нем, Тот есть Крестящий Духом Святым”; и я видел и засвидетельствовал, что Сей есть Сын Божий» (Ин.1:29-34). И после этого Иоанн спрашивает у Иисуса, Он ли есть Мессия?!. Поразительна наивность, которую проявили евангелисты и которую проявляют те, которые безоговорочно верят евангельским текстам![3]
Следует помнить, что школа Иоанна, по личному почину и наказу учредителя, жила и работала в таких формах, которые во многом отличались от форм, установленных Иисусом для своих приверженцев. Ученики Иоанна, подобно фарисеям, часто постились (Мф.9:14), а Иисус иногда восставал против этого обычая, усматривая в нем фарисейскую закваску и фарисейское лицемерие (Мф.6:16). Аналогичные различия проступали также и в образе жизни Иисуса и Иоанна Крестителя: последний был строгим аскетом, тогда как Первому ставили в вину то, что Он «любит есть и пить вино, друг мытарям и грешникам» (Мф.11:18-19; Лк.7:33-34). Нам представляется совершенно невероятным, чтобы человек с таким узким кругозором и с такими аскетическими предрассудками, как Иоанн, признавал превосходство над собой Того, кто отрешился от всех этих предрассудков, и чтобы он усмотрел в Нем Мессию, пришествие которого предсказывал.
Вполне вероятно предположение, что Иисус явился к Иоанну не один, а со своими первыми учениками (Ин.3:22 и сл.). Иоанн снисходительно принял этот галилейский кружок и не противился тому, что ученики Иисуса и Он сам не пристали к его школе. Иисус, которого не связывали никакие домашние или общественные отношения, не преминул в течение довольно продолжительного времени состоять в близком общении с Иоанном. И хотя между школами обоих наставников происходила некоторая ревность (Ин.3:26), однако Иоанн и Иисус, вероятно, были выше этих мелочей. Возможно, самые знаменитые ученики Иисуса были из школы Иоанна (Ин.1:35 и сл.; Деян.1:21-22).
Преимущество Крестителя перед Крестником было велико; Иисус, тогда мало еще известный, только рос в тени Иоанна. Когда, после заключения Крестителя в темницу, Иисус начал (или возобновил) свою проповедь, первые слова, произнесенные Им, были повторением любимой фразы Иоанна (Мф.3:2; 4:17). Многие другие выражения Крестителя мы дословно находим в проповедях Иисуса (Мф.3:7; 12:34). Обе школы, по-видимому, жили долго в согласии (Мф.11:2-13), и после смерти Иоанна Иисус, как верный товарищ, один из первых был извещен об этой трагедии (Мф.14:12).
[1] Павлова проповедь в трудах христианских писателей обычно именуется Петровой и Павловой проповедью (Πέτρου καὶ Παύλου κήρυγμα, Petri et Pauli praedicatio), или просто Петровой проповедью (cf. Epistula Petri ad Jacobum.1:2-3 из сложившегося корпуса Псевдоклементин). Само произведение Κήρυγμα не сохранилось, но его цитировали Климент Александрийский, Ориген, Лактанций и др. Сохранившиеся цитаты Керигмы собрал Адольф Гильгенфельд в книге: Evangeliorum secundum Hebraeos, secundum Petrum, secundum Aegyptios, Matthiae traditionum, Petri et Pauli praedicationis et actuum, Petri apocalypseos, Didascaliae apostolorum antiquioris quae supersunt, addita Doctrina xii apostolorum et libello qui appellatus “Duae viae” vel “Iudicium Petri” collegit, disposuit, emendata et aucta iterum edidit et adnotationibus illustravit Adolphus Hilgenfeld, editio altera. Leipzig: Weigel, 1884. Интересующее нас место приводит автор сочинения De rebaptismate, помещенного в творениях Киприана (Patrologiae cursus completus. Series latina. Ed. J.‑P. Migne. Vol. 3. Paris: Migne, 1844. P. 1202B). Вот полная цитата (с учетом поправок Гильгенфельда, см. страницы 58 и 64 его книги): «Est autem adulterini huius immo internecini baptismatis si quis alius auctor, tum etiam quidam ab iisdem ipsis haereticis propter hunc eundem errorem confictus liber qui inscribitur Pauli praedicatio, in quo libro contra omnes scripturas et de peccato proprio confitentem invenies Christum, qui solus omnino nihil deliquit, et ad accipiendum Ioannis baptisma paene invitum a matre sua Maria esse compulsum; item cum baptizaretur, ignem super aquam esse visum; quod in evangelio nullo est scriptum» (De rebaptismate.17).
[2] Комментарии к Пророкам. Комментарии к Новому завету.
[3] Strauß D. F. Das Leben Jesu für das deutsche Volk bearbeitet. 3te Auflage. Leipzig: Brockhaus, 1874. S. 340–345, 403–409.