Расположенный в четвертом (из шести) разделе Устной Торы, посвященном судебным законам и поискам Истины, трактат Шевуот анализирует проблемы, связанные с клятвами, которые даются в суде.
Может показаться странным, на первый взгляд, что для обсуждения лишь одной “детали” судопроизводства понадобился целый трактат в 49 листов. Но на самом деле...
Как известно, Тора включает в себя 365 запретов (заповедей “не делай”). Один запрет среди них стоит особняком. О клятве.
В тексте третьей из Десяти Заповедей сказано: “Не произноси Имени Всевышнего без надобности (или утверждая ложное), ибо не снимет (вину эту) Всевышний с того, кто произносит Имя Его попусту” (Шемот, гл. 20, ст. 7).
Устная Тора сообщает, что речь здесь идет, в первую очередь, о разного рода клятвах — таких, когда человек “клянется Именем Творца”.
Только об этом (из всех!) запрете говорится, что вина за его нарушение не снимается ни в нашем мире ни в будущем.
Почему же именно здесь явлена столь бесповоротная строгость? Ведь возможность — пусть, хотя бы в мире будущем — снять с себя вину (через тешуву — возвращение на пути Всевышнего, исправление своего образа жизни в этом мире) не закрыта даже перед убийцами.
Ответ на этот вопрос помогает найти анализ самого слова “клятва”.
На иврите “клятва” — шевуа. Мы видим, что здесь тот же корень, что и в слове — шева (семь). Число шева несет в себе значение цели. Мир был сотворен именно за шесть дней, чтобы потом был день седьмой — Шаббат (суббота). В этом и состоит смысл сотворения мира — в победе(в условиях свободы выбора) над материальностью, что реально проявляется в соблюдении законов Шаббата.
И тогда ложная клятва (шевуат шекер) означает по сути — отрицание смысла существования мира. Тотальное отрицание смысла в Акте Сотворения мира (!). А если в тексте шевуат шекер упоминается еще и Имя Всевышнего...
Теперь понятно, почему вина за это не снимается. Ведь такая клятва эквивалентна отрицанию вообще — “всего”. То есть — утверждению, что “ничего нет”, а следовательно, нет и “объекта”, способного снять вину...
Понятно и другое: существование отдельного трактата Шевуот (в переводе на русский — клятвы, во множественном числе), в котором обсуждаются разные виды, тексты и способы принесения клятвы.
Отметим, что в Талмуде есть еще один трактат, который посвящен теме “ответственности за слово”. Он называется — Недарим (Обеты) и относится к другому разделу Устной Торы.
У нашего трактата — Шевуот есть еще одна особенность. Первая его Мишна, которой открывается первая глава, как можно было ожидать, начинается с темы шевуот — клятв, но тотчас же переходит к другим темам, которые по “внешним параметрам”, казалось бы, уводят нас к обсуждению совершенно других законов Торы. Однако между ними и основной задачей нашего трактата, безусловно, существуют внутренние связи, которые достаточно сложны, и их обсуждение выходит за рамки наших обзоров.
Непосредственно к теме клятв трактат вернется только в третьей главе.
Элиягу Эссас
Как мы уже говорили (см. Введение к трактату), открывающая первую главу Мишна начинается со слов о клятвах (шевуот), но сразу же уводит нас в иные сферы законов Торы. Рассмотрим ее текст и наметим линии рассуждений.
В Мишне читаем:
(Есть) два вида клятв, которые (в действительности) представлены четырьмя видами.
(Есть) два вида, которыми можно обозначить состояние тумы (состояние души человека, накладывающее ограничение на выполнение тех или иных действий), но (в действительности) их — четыре вида.
(Есть) два вида (запретов на) перенесение предметов в Шаббат, но (в действительности) их — четыре.
(Есть) два вида негаим (сыпь или язвы на коже человека, которые переводят его в состояние тумы; ед. ч. — нега), но (в действительности) их — четыре вида...
На этом текст нашей Мишны не заканчивается, но продолжение ее уже не добавляет новые аспекты или сферы законов Торы. Она возвращает нас к второй фразе текста и обсуждает, какие ошибки в своем поведении способен допустить человек в связи с тем, что находился в тот или иной момент в состоянии тумы.
Человек, — говорит Мишна, в частности, — мог осознавать, что он — таме (то есть находится в состоянии тумы), но потом — забыть об этом и нарушить закон Торы, запрещающий в состоянии духовной нечистоты участвовать в праздничной трапезе в Иерусалиме — во время такой трапезы часть кушаний готовилась из разрешенной для употребления в пищу доли приношений (на иврите — корбанот) в Храм.
Для этого случая — небрежного отношения к собственному духовному состоянию (когда человек не дает себе труда сконцентрироваться на том, таме он или — таѓор, то есть — чист духовно), Мишна намечает путь исправления ошибки. После того, как человек осознал свою небрежность, он должен отдать Храму приношение оле ве-йоред. В буквальном переводе на русский — «поднимающееся и опускающееся (в цене приношение)». Суть здесь состоит в том, что в отличие от «фиксированных» приношений (в отдельных случаях, например, традиция прямо указывает — барашка), оле ве-йоред предполагает, что человек сам определяет вид приношения.
Скажем, тот, кто считает себя материально обеспеченным, должен был принести овцу или козленка. Представитель «среднего класса» мог принести двух голубиц. А бедняку позволялось ограничиться десятой частью эйфы муки (эйфа — принятая во времена Талмуда мера веса, равная примерно 40 кг). То есть бедняк мог принести около четырех килограмм муки, и этого было достаточно.
При этом полное очищение от вины наступало, если человек по всем правилам провел ближайший после совершения проступка Йом Кипур (иногда переводят — Судный День или день особого поста; бывает раз в году и наступает через семь дней после Рош а‑Шана, еврейского Нового года). И если в Храме по всем правилам в Йом Кипур совершили приношение от имени всего народа (по еврейскому закону, в этот день и для этой цели использовали козла; на иврите — саир).
Далее Мишна обсуждает еще ряд возможных ошибок, а иногда и сознательно допущенных проступков — в зависимости от того, как сам человек в тот или иной момент себя осознает: находится он или нет в состоянии тума. Разбираются в ней и ситуации, когда статус таме получают какие-либо предметы, и тогда прикасаться к ним нельзя. Путь исправления для человека, который все же дотронулся до такого «объекта», также определяется в зависимости от того, осознает человек, что предмет — таме или не осознает.
Отметим, что текст Мишны занимает весь лист, а его обсуждение ведется — на последующих листах...
Элиягу Эссас
На нашем листе Талмуд начинает обсуждение помещенной на предыдущем листе Мишны (см. обзор листа 2). И прежде всего, обращает внимание на ее необычную структуру: всякий раз в ней говорится о существовании двух видов клятв, состояний тумы и т. д. И тут же дается уточнение: на самом деле их — четыре вида. Что это значит?
В первую очередь, отметим, что речь идет, разумеется, о нарушениях законов и наказаниях за эти нарушения или — путях исправления ошибки.
И вот мы говорим, например, о нарушении клятвы. Согласно Мишне, есть два вида клятвы: первый — человек клянется, что сделает что-то, второй — клянется, что не будет делать, не совершит то или иное действие. И если нарушит клятву, должен будет совершить приношение в Храм. Однако клятва может относиться и к прошедшему времени: человек клянется, что сделал что-то или не сделал. Нарушитель этих клятв проходит тот же путь исправления: за это полагаются отдельные приношения. Это и хочет подчеркнуть Мишна, акцентируя, что в действительности существует четыре вида клятв.
Талмуд подчеркивает, что раби Ишмаэль (великий Учитель Мишны, 2‑й век) усматривает здесь другую грань Истины. Человек совершает приношение в Храм только за нарушение клятвы, в которой он обещал что-либо сделать в будущем, — говорит он. — За ложную клятву, когда некто поклялся, что совершил какое-либо действие в прошлом, а на самом деле этого не делал, его могут приговорить к телесному наказанию...
Спрашивает Талмуд: почему Мишна указывает, что в двух видах нарушений, связанных с особым духовным состоянием человека — таме, на самом деле таятся — четыре. И объясняет это таким образом. Человек знал, что он — таме, но, забыв об этом, присоединился к праздничной трапезе и ел мясо приношений; или — участвовал в такой трапезе, не ведая, что он — таме. Это — два вида нарушений. Ну, а если он, находясь в состоянии тумы, ел мясо животного от приношения в Храм, не зная, что это за мясо? Или — знал об этом, но запамятовал?.. Именно эти две ситуации добавляет Мишна, отмечая, что в действительности существует четыре вида нарушений такого рода.
Что имеет в виду Мишна, свидетельствуя, что два вида нарушений при перенесении с места на место предметов в шаббат, в действительности оборачиваются четырьмя видами?
Талмуд дает конкретный пример.
Допустим, бедняк подходит в шаббат к какому-то дому и, стоя снаружи, просит, чтобы ему дали еды. Сердобольный хозяин наполняет продуктами корзинку и через окно (бедняк протянул в окно руку) передает бедняку эту корзинку. Бедняк взял продукты и фактически вынес ее из дома на улицу.
Второй вариант. Хозяин вынес бедняку корзинку с продуктами на улицу и передал — из рук в руки.
Оба варианта, — объясняет Талмуд, — представляют классические ситуации, когда предметы в шаббат (в нарушение закона) переносят из одного владения в другое (в шаббат делать это нельзя). Внутри дома — частное владение хозяина. Снаружи, за стенами дома — общественное владение.
Откуда же берутся еще два вида отмеченных Мишной нарушений при совершении одного действия — хозяин дома дает бедняку еду в шаббат?
Представим, что бедняк взял продукты, а корзину через окно внес в дом и (из рук в руки) отдал хозяину. Или: хозяин вышел на улицу, взял из рук бедняка корзину и внес ее в дом. То есть и в том и в другом случае корзина перенесена из одного владения в другое (из общественного — в частное).
Как же объясняется превращение двух видов негаим (сыпь или язвы на коже человека, которые переводят человека в состояние тумы; ед. ч. — нега) в четыре вида?
Дело в том, что в Торе описаны несколько заболеваний, возникающих в результате неправильного поведения. И одни появляются как следствие других. Вот и получается, что исправления требуют не два вида негаим, а — четыре...
Если на предыдущем листе Талмуд занимался уточнением самого текста Мишны (см. обзор листа 3), то на нашем — акцент перемещается к проблеме наказаний за нарушение перечисленных в ней законов.
Разбираются, в частности, ситуации перенесения предметов в шаббат из одного (личного) владения в другое (общественное), что законом запрещено.
Талмуд подчеркивает, что речь в Мишне может идти лишь о нарушении этого закона по неведению. Ибо, если человек злонамеренно (знал, что этого нельзя делать, но все равно сделал) игнорировал закон Торы, приношения в Храм и даже — телесного наказания (удары плетью) для него недостаточно. Тут применяются более суровые меры пресечения. Однако, если человека предупредили, что его действия будут нарушением закона, за которое его приговорят к телесному наказанию, его могут наказать именно таким образом.
Анализируя ситуацию, когда человек, будучи в состоянии таме, участвовал в праздничной трапезе и ел мясо приношений, Талмуд приводит высказывание раби Акивы (величайший Учитель Мишны, 2‑й век).
Человек, который забыл, что на данной трапезе едят мясо приношений и ел его, но помнил при этом, что он — таме (духовно нечист), освобождается от ответственности, — говорит раби Акива.
Речь идет о том, — расставляет акценты Талмуд, — что от него за это приношение не требуется, но он может получить телесное наказание.
Согласуется ли установление Мишны в этом вопросе с гранью Истины, открытой раби Акивой? — спрашивает Талмуд. И отвечает: если бы в Мишне подразумевалось, что за подобные нарушения полагается телесное наказание, в ее тексте, где сказано, что человек поначалу знал, что он — таме, потом забыл об этом, а через некоторое время снова вспомнил, говорилось бы и о предупреждениях. Но этого здесь нет.
Выясняя, чьей точки зрения следует Мишна, рав Йосеф (великий Учитель Талмуда третьего поколения, начало 4‑го века) делает вывод: точке зрения Раби (великий раби Иегуда а‑Наси — редактор текста Мишны, начало 3‑го века). Ведь именно Раби обосновал открытую раби Ишмаэлем (коллега раби Акивы) грань Истины: человек, который, будучи таме, ел мясо приношений, несет за это ответственность, если даже забыл, в каком он состоянии, или запамятовал, что за мясо едят на данной праздничной трапезе.
В процессе анализа Мишны цепь ассоциаций приводит Талмуд к обсуждению как будто бы другой темы — тринадцать правил постижения Торы. И тут мы можем увидеть, какими инструментами пользуется Талмуд, исследуя проблему и приближаясь к Истине.
Здесь Талмуд отмечает, что система их применения раби Акивой несколько отличалась от системы, которой пользовался раби Ишмаэль.
К примеру, раби Ишмаэль выделял принцип — «клаль — прат — клаль» (общее — частность — общее).
Как этот принцип действует на практике?
В Торе, допустим, сказано, что в определенной группе явлений действует некий закон, а потом приводится частность, мы говорим, что действие закона этой частностью и ограничивается. Но вот речь заходит о некоей общности, имеющей сходство с данной частностью. И тогда действие закона распространяется и на остальные составляющие этой общности.
В системе раби Акива этого принципа не было, но им выведен другой: «рибуй-миут — рибуй» (расширение — сужение — расширение).
В чем его смысл?
Сначала Тора расширяет действие закона на группу случаев. Потом сужает до одного случая. Затем снова распространяет его на все случаи данной группы, исключая тот, который по сравнению с остальными имеет существенные отличия.
В результате мы узнаем, что анализ различий между системами раби Ишмаэль и раби Акивы дает Талмуду возможность, объективно оценить позиции Учителей и убедиться, что их точки зрения представляют разные грани Истины.
На нашем листе Талмуд продолжает (см. обзор листа 4) развивать тему — обстоятельства, обуславливающие ошибки (или проступки) человека, который, находясь в состоянии таме контактировал с объектами, имеющими особый статус.
Талмуд приводит здесь цитату из Торы: “...Душа (еврейская), когда коснется любой вещи в состоянии тумы (духовной нечистоты), и будет это скрыто, или — человека в состоянии таме, и будет это скрыто, а потом узнает об этом, виновен будет (если дотрагивался, например, до мяса животного, прошедшего процедуру приношения в Храме)” (Ваикра, гл. 5, ст. 2‑3).
Анализируя этот фрагмент Торы, раби Акива (величайший Учитель Мишны, 2‑й век) обращает внимание, что в нем есть как будто бы “лишние слова”, ибо дважды в одной фразе повторяется — “и будет это скрыто”. Но нам хорошо известно, что в Торе не бывает “лишних” слов. Поэтому раби Акива делает вывод: этот повтор дается для того, чтобы подчеркнуть, что человек несет ответственность за прикосновение к объектам высокого духовного содержания и с него полагается стребовать приношение в Храм только в том случае, если он не знал (или забыл), что находится в состоянии тумы, или не знал (забыл), что объект, до которого он дотронулся, будучи духовно нечистым, находится в духовно возвышенном статусе, а потом — узнал (вспомнил).
Этот повтор дается для того, чтобы указать, что от человека, который вошел в Храм при тех же, выше названных условиях, тоже требуется приношение, — говорит Раби (великий раби Иегуда а‑Наси — редактор текста Мишны, начало 3‑го века).
В процессе сравнительного анализа Талмуд приводит закон Торы о замужней женщине, которая уединилась с посторонним мужчиной. Согласно еврейской традиции, ревнующий ее муж, мог привести жену (подозреваемая в измене женщина называется на иврите — сота) в Храм, где ей давали выпить специальную горькую воду. Эта вода обладала чудодейственным свойством: если жена тайно вступила с посторонним мужчиной в интимную связь, выпив горькой воды, она заболевала и умирала; если были перед мужем чиста, вода не оказывала на нее никакого вредного воздействия (подробнее об этом см., например, в обзоре листа 15 трактата Сота). Но как эта ситуация связана с той, которую мы сейчас обсуждаем?
Дело в том, что в тексте Торы, в том самом фрагменте, где написано о соте, употреблены практически те же слова, что и в нашем случае (в приведенной выше цитате): “...и было сокрыто от глаз мужа ее...” (Бамидбар, гл. 5, ст. 13). Согласно полученным на Синае принципам постижения Торы, это означает, что между этими двумя законами существует логическая связь, точнее, логика в них выстраивается по одному и тому же принципу.
Логическое построение в законе о соте таково: если муж знал, что жена ему изменяет, и все же продолжал поддерживать с ней интимные отношения, он сам, как об этом говорит Тора, совершил дурной поступок. И в этом случае, кстати сказать, проверка горькой водой не действительна.
Отсюда наши Учителя делают вывод, что выражение “и было сокрыто” в данном случае указывает на то, что муж знал (или, как минимум, подозревал) о неверности жены.
Стало быть, и в нашем случае приведенная в начале обзора цитата сообщает о том, что человек изначально знал о том, что он — таме, и все же прикоснулся к объекту имеющему высокий духовный статус (скажем, ел мясо приношения). И даже если забыл об этом, несет, тем не менее, ответственность за свой проступок.
Отметим, что цепь логических связей, о которых мы здесь говорили, на самом деле намного сложней и глубже. И мы в нашем обзоре, не имея возможности вникать в подробности, даем лишь представление о них в форме некоей схемы.
Напрашивается вопрос: разве евреи вправе забыть о таких вещах? Не следует ли считать поведение мужа, поддерживающего интимные отношения с женой, подозревая при этом, что она ему неверна, или человека в состоянии тумы, “по неведению” (или потому что “память его никуда не годиться”) участвующего в праздничной трапезе на территории Храма — “злонамеренными” нарушениями закона?
Нет, — отвечает Талмуд. Такие нарушения нельзя считать “злонамеренными”. Ибо речь здесь идет о евреях, которые нарушают закон, не зная о его существовании, поскольку в силу тех или иных обстоятельств оказались оторванными от еврейской традиции. Таких евреев традиция называет “плененными детьми”.
Талмуд переходит к обсуждению следующей части Мишны (см. обзор листа 2) — положений, касающихся типов нарушений при перенесении вещей в шаббат из одного владения в другое.
Мы уже говорили, что существует четыре вида такого рода нарушений и рассматривали их на конкретном примере (см. обзор листа 3).
На нашем листе Талмуд обращается к трактату Шаббат, где подробно рассматриваются законы субботы. Там говорится, в частности, что каждый из двух видов нарушений при перенесении предметов в шаббат подразумевают не два нарушения (как сказано в нашей Мишне), а — четыре.
Талмуд объясняет, что основным источником изучения субботних законов служит именно трактат Шаббат, и поэтому в нем ситуации раскрываются во всех деталях — как бы в дополнение к нашей Мишне, рассматривающей лишь те случаи, за которые нарушитель привлекается к ответственности, здесь представлены и обстоятельства, при которых человек, допустивший такое нарушение, от ответственности освобождается.
На нашем листе Талмуд продолжает анализировать Мишну (см. обзор листа 2) и концентрирует внимание на ее четвертом пункте, где говорится о негаим (сыпь или язвы на коже человека, которые переводят его в состояние тумы; ед. ч. — нега).
Источник этого положения Талмуд находит в Торе, где сказано: “Если на теле человека появятся негаим: съэт, сапахат или баэрет (типы сыпи или язв), относящиеся к виду цараат, его надо привести к Аарону-коэну или одному из его сыновей (коэнство, как известно, передается по мужской линии, от отца — к сыну)” (Ваикра, гл. 12, ст. 13).
Учителя на нашем листе ведут долгую дискуссию о том, какие виды дефектов на коже следует считать “самостоятельными” и какие из них появляются, как следствие этих “самостоятельных” изъянов. Словно ученые-медики, они основательно исследуют их “симптомы” и особенности — вплоть до тончайших различий в цвете и оттенках этих аномальных кожных изменений...
Но не будем здесь, вслед за Талмудом, вдаваться в подробности описания видов кожных болезней. Отметим лишь, что в Торе описаны и другие типы язв или сыпи, которые в действительности являются подвидами названных в приведенной выше цитате.
Важно подчеркнуть, что в принципе кожные заболевания, объединенные понятием цараат, носят скорее духовный, нежели физический, характер и возникают в результате нарушения определенных еврейских законов. Еврейская традиция считает, что отдельные язвочки или крошечные покраснения на теле человека в духовном смысле не могут быть сигналом “опасности”, но когда они занимают на коже участок, размером с пшеничное зерно, это уже называют цараат. И это, как говорят наши Учителя, свидетельство, что допущено какое-либо нарушение закона, которое осталось незамеченным.
Человек, на теле которого появились цараат, называется мецора (слово с тем же корнем, что и цараат) и считается таме (духовно нечистым).
За что же еврей может получить такое наказание Небес?
Наши Учителя связывают появление цараат с лашон а‑ра (в буквальном переводе с иврита — дурной язык). Это нарушение запрета на злословие включает в себя распространение сплетней, дурной молвы и даже — излишней информации о другом человеке.
Ответить на вопрос, относятся ли появившиеся на теле язвочки или сыпь к разряду цараат, мог, как указывает Тора, только квалифицированный, разбирающийся в этом деле, коэн (служитель в Храме). Только он был способен найти первопричину и определить пути исправления...
На нашем листе Талмуд возвращается ко второму пункту установлений нашей Мишны (см. обзор листа 2), где говорится о существовании двух типов (а на самом деле — четырех, как свидетельствует Мишна) нарушений законов Торы, когда человек, получивший туму, по ошибке или по неведению вошел в Храм или ел мясо приношений — то есть, скажем так, “контактировал” с объектами высокого духовного статуса, будучи духовно не чистым.
Талмуд напоминает, что основные виды таких нарушений определяются ситуациями, когда человек не знал (1) или забыл (2), что от таме и вступил в контакт с объектами высокого духовного предназначения. Вторичными по отношению к двум первым называются случаи, когда человек, зная и помня, что он — таме, не ведал (3) или запамятовал (4), что объекты, с которыми он соприкасался, имеют высокое духовное предназначение (к примеру, мясо животных, которые служили приношением в Храм). И во всех четырех случаях нарушений, как сказано в Мишне, путь исправления ошибки (после того, как человек осознал свою небрежность по отношению к своему состоянию и статусу духовно возвышенных объектов) — приношение оле ве-йоред (в буквальном переводе на русский — “поднимающееся и опускающееся”; речь идет о цене). Обо всем этом мы уже говорили в предыдущих обзорах (см. обзоры листов 2 и 3).
Здесь интересно отметить, что Талмуд исследует Мишну как бы по “концентрическим окружностям”, все больше и больше углубляясь в суть проблем и приближаясь к Истине.
Талмуд подчеркивает, что искупительное, не фиксированное, как в других случаях, но — в зависимости от материальных возможностей индивидуума, приношение “действует”, снимая с человека вину, лишь в том случае, если он нарушил закон по ошибке. За преднамеренное нарушение оступившегося судят Небеса и приговаривают, как правило, к карету (отсечение части души от Источника жизни и от еврейского народа).
Может быть, в обсуждении такого рода преднамеренных нарушений, за которые полагается карет, речь идет не о Храме, но — о труме (часть урожая, которую каждый еврей должен отделять в пользу коэна — служителя в Храме)? — спрашивает Талмуд. Ведь трума — тоже относится к объектам возвышенного духовного предназначения, а, стало быть, и вовлечена в сферу действия закона о духовной чистоте.
На выдвинутый вопрос Талмуд дает отрицательный ответ. И отмечает, что в случае, если еврей, не будучи коэном, ел труму, карет ему не “назначается”. Здесь вступает в силу другой приговор Небес: такой человек получает похожее на карет, но все же иное наказание — Небеса “посылают” ему преждевременную смерть.
Но, может быть, все-таки в каких-либо случаях приношение оле ве-йоред снимает вину за проступок — “осквернение” трумы?
Таких случаев нет, — говорит Талмуд. И приводит цитату из Торы: “...Или, когда дотронется до тумы человеческой от всякой тумы, которую получил человек...” (Ваикра, гл. 5, ст. 3), в которой, как объясняют Учителя, дается ограничение искупительного действия приношение оле ве-йоред — на случаи нарушения запрета никому не есть труму, кроме коэна, который также не имеет права прикасаться к труме, если он — таме, этот закон не распространяется.
В конце концов, чтобы по этому поводу не было ни малейших “разночтений”, Талмуд проводит исследование методом сравнительного анализа, который называется гзера шава (когда одни и те же слова встречаются в разных фрагментах Торы, где описаны разные законы; наличие таких “пар” указывает на то, что эти разные законы имеют аналогичные правила).
В частности, в Торе есть такой отрывок: “Всякий, кто прикоснется к мертвому, к человеку умершему и, не очистившись от всякой тумы, которую получил, прикоснется (к объекту в статусе возвышенной духовности), оскверняет Мишкан (переносной Храм) Творца; и истребится душа эта из среды народа Израиля (карет)...” (Бамидбар, гл. 19, ст. 13).
В этой цитате, как и в той, которая приведена выше, есть одинаковые слова — “не очистившись от всякой тумы”. И это означает, что речь в нашем случае идет о Храме и, естественно, о связанных с ним объектах, но — не о труме...
На нашем листе Талмуд сосредотачивает внимание на путях исправления ошибок, связанных с непреднамеренным нарушением запрета в состоянии таме прикасаться к объектам возвышенного духовного предназначения.
В нашей Мишне (напомним, что ее текст занимает весь второй лист, и она частично цитируется, частично — разъясняется в обзоре листа 2) сказано:
Если человек сначала знал, что он — таме, а потом забыл (и прикоснулся к духовно возвышенному объекту), проступок его искупается приношением козла, (окропление кровью которого) производится внутри Храма.
Речь идет о порядке приношения в Йом Кипур (в одном из переводов — День Суда), когда приносят в Храм “внутреннего” козла (в отличие от козла отпущения). Именно в этот день, если, конечно, вся процедура проведена правильно, вина за такой проступок снимается.
В Торе по этому поводу сказано: “И искупит святилище от тумы сынов Израиля и от преступлений их во всех проступках их” (Ваикра, гл. 16, ст. 16).
Талмуд выдвигает вопрос: о туме (состоянии духовной нечистоты) какого происхождения идет речь в этой фразе Торы?
Раби Иегуда (великий Учитель Мишны, 2‑й век) объясняет: о той, что связана с идолопоклонством, пролитием крови и запрещенными интимными отношениями.
При чем же здесь идолопоклонство?! — возражает Талмуд. — За преднамеренное поклонение идолам человека следовало приговорить к смертной казни. За идолослужение по ошибке полагалось индивидуальное приношение в Храм. Мы же говорим об общественном приношении. То же самое можно отнести к запрещенным интимным связям. Если человек, зная о запрете, сознательно пошел на это, его приговаривали к смерти. И — кровопролитию (за преднамеренное убийство полагалась смертная казнь, за непреднамеренное в определенных случаях преступник должен был скрыться в городе-убежище — подробнее см. обзоры листов 8 и 9 трактата Макот)...
И уточняет: речь здесь могла бы идти о намеренно совершенном проступке, когда преступник, намереваясь сделать то, что задумал, не был предупрежден об ответственности (как мы знаем, бет дин — еврейский суд не мог вынести приговор человеку, которого не предупредили о том, что его действия противоречат закону и он будет тем или иным образом наказан за них). Или — по ошибке, но лишь в том случае, когда человеку было неведомо, что его действия оказались нарушением закона.
И все же главное здесь, — заключает Талмуд, — не “состав преступления”, в результате которого человек становится духовно нечистым, но — соприкосновение с духовно возвышенными объектами (Храм, мясо приношений) в состоянии таме, когда он сам не знает об этом. Приношение козла в Йом Кипур предотвращает наказание именно за это. Ведь в приведенной цитате прямо сказано — “от тумы”.
Если же он узнал, что, будучи таме, вошел в Храм или ел мясо животного, которое использовалось как приношение в Храме, с него требуется приношение оле ве-йоред (поднимающееся и опускающееся в цене).
Барух Шнайдер
На нашем листе Талмуд продолжает обсуждать пути исправления ошибки, когда человек по неведению нарушил запрет на соприкосновение в состоянии таме с объектами, наделенными возвышенным духовным предназначением — будучи таме, вошел в Храм или ел мясо животного, которое служило в Храме приношением.
В Мишне листа говорится:
Если человек вошел в Храм или ел мясо животного, служившего приношением, не ведая, ни в тот самый момент ни после этого, о том, что он — таме (к примеру, не знал законы, определяющие понятия духовной чистоты и нечистоты); или, если он, будучи сам — таѓор (духовно чист) прикоснулся к мясу таме (до него, скажем, кто-то другой перенес на это мясо туму), вину с него снимет козел — в качестве дополнительного приношения в Храме во время праздников...
Приступив к анализу Мишны, Талмуд изучает источники ее положений. И находит, в частности, что в отрывке Торы, где описаны законы праздника Песах, сказано: “Один козел очистительного приношения искупит вас” (Бамидбар, гл. 28, ст. 22).
Далее, в описании праздника Шавуот следует такой текст: “Лишь козел один искупит вас” (Бамидбар, гл. 28, ст. 30).
В описании праздника Суккот говорится о каждом их семи дней, — констатирует Талмуд. В этом фрагменте есть фраза — “Козел один очистит вас” (Бамидбар, гл. 29, ст. 5).
И при упоминании о рош ходеш (начало нового месяца) тоже написано — “Козел один будет вам искуплением” (Бамидбар, гл. 28, ст. 15), — дополняет раби Иегуда (великий Учитель Мишны, 2‑й век).
Отметим, что процессе обсуждения Мишны Талмуд всегда исследует позиции Учителей.
Здесь, вероятно, необходимо напомнить, что наши Учителя, все глубже и глубже, до тончайших нюансов, проникая в суть законов Торы, пользуются особыми “инструментами” — принципами, специально предназначенными для ее изучения. И поскольку Истина — многогранна, нередко случается так, что, открывая разные ее грани, они вступают в дискуссии, позволяющие приблизиться к целостному пониманию проблем.
Центром полемики на нашем листе становится вопрос разграничения.
Козел в качестве очистительного приношения, совершенного в любой из праздников, равно как и в рош ходеш, снимает вину с человека, который, не зная, что он — таме, ел, скажем, мясо животного, которое было приношением в Храме, или — будучи таѓор, ел мясо после приношения, не зная, что оно стало тумой, — говорит раби Иегуда.
Козел, принесенный в рош ходеш, очищает лишь от такого проступка, когда человек в состоянии духовной чистоты ел оскверненное мясо приношений, — говорит раби Шимон (раби Шимон бар Йохай, великий Учитель Мишны, 2‑й век, составитель книги Зоѓар). — Тот, кто ел “чистое” мясо приношений, не зная, что он сам — таме, может снять с себя вину только в праздники.
Талмуд прослеживает логическую цепь рассуждений раби Шимона и объясняет, что он делает такой вывод на основе сравнительного анализа разных фрагментов Торы, используя известный принцип гзера шава: если в разных отрывках Торы употреблены одинаковые слова, это означает, что описанные в этих отрывках законы имеют аналогичные правила.
Наш лист являет собой непосредственное продолжение предыдущего (см. обзор листа 9). Речь идет, как мы помним, о дискуссии наших Учителей по поводу того, за какой проступок снимает с человека вину приношение в Храме козла в рош ходеш (начало нового месяца) и равно ли в этом смысле такое приношение приношению козла в праздники.
Талмуд приводит позицию раби Меира (один из крупнейших Учителей Мишны, 2‑й век), который говорит, что козел, использованный как приношение в Храме и в праздники и в рош ходеш всегда снимает с людей вину за одни и те же проступки. Он искупает того, кто ел мясо животного, которое служило приношением, не зная, что он — таме, равно как и того, кто, будучи таѓор, ел мясо от приношения, ставшее тумой.
Талмуд исследует метод, которым пользовался раби Меир, изучая первоисточники и делая свой вывод.
Сразу же скажем, что описание использованного раби Меиром принципа строится на тончайших нюансах и без серьезной подготовки и опыта в постижении текстов Талмуда и Торы понять его смысл практически невозможно. Более того, сам Талмуд, прежде чем нащупать основную логическую нить, предпринимает ряд попыток, которые как будто бы приближают к цели, но в конечном счете этой цели не достигают. Поэтому ограничимся здесь замечанием, которое имеет для нас определенную ценность: в поиске истоков логических цепочек, которые выстраивают наши Учителя, Талмуд дает нам конкретные примеры того, как, пользуясь разными методами исследования текстов, знатоки Торы открывают подчас — разные, а порой — те же самые грани Истины.
Впрочем, иногда методы постижения законов Торы очевидны и сравнительно просты. Раби Йона (один из крупнейших Учителей Талмуда в Эрец Исраэль, середина 4‑го века), к примеру, предлагает достаточно простое решение проблемы. Он обращает внимание на фразу в конце всего фрагмента Торы, где упоминаются еврейские праздники, в том числе — рош ходеш и говорится о козле, искупающем проступки.
В ней сказано: “Это делайте Всевышнему в избранные дни” (Бамидбар, гл. 29, ст. 39). И эти слова объединяют все, что перед ними было написано. То есть козел в качестве приношения в Храме во всех перечисленных случаях (см. обзор листа 9) снимает вину за одни и те же преступления. Об этом и говорил раби Меир.
Исключение составляет лишь приношение козла в Йом Кипур, когда первосвященник (главный коэн) окропляет кровью этого животного в Святая Святых — центральном помещении Храма (об этом см. Ваикра, гл. 16, ст. 15, 16). И в данном случае это приношение имеет иное предназначение и совершается лишь раз в году.
По поводу приношения козла в Йом Кипур точки зрения Учителей полностью совпадают.
Приношение козла в Йом Кипур снимает вину с того, кто узнал о том, что он — таме только после того, как посетил Храм, — вносит уточнение раби Шимон...
Напомним, что одна из основных тем предыдущих листов нашего трактата — взаимодействие человека с объектами возвышенного духовного предназначения. В частности, мы достаточно подробно рассматривали вопрос, в каких случаях и какие именно существуют пути исправления, если человек в состоянии тумы по ошибке (или неведению) нарушил запрет и вступил в контакт с каким-либо объектом высокого духовного статуса (к примеру, будучи духовно нечистым, ел мясо животного, которое служило приношением в Храме).
На нашем листе Талмуд поднимает “смежную” проблему и рассматривает вопрос, как следует поступать, если потребность в посвященных Храму объектах утрачивается.
Тора указывает, что человек имеет возможность в момент, когда он посвящает какой-либо объект Храму, полностью менять статус этого объекта. Возьмем, к примеру, стадо животных, которых можно использовать для разного рода сельскохозяйственных работ. Все они — на одинаковом положении. Однако в момент, когда хозяин стада отделяет одно из них для приношения в Храм, положение этого животного меняется. Его нельзя использовать в полевых и прочих работах, оно требует особого ухода и наблюдения — чтобы не получило травму, ибо для приношений в Храме принимались лишь те животные, у которых не было изъяна.
В наши дни мы можем привести один такой пример. Это — свадьба. В момент, когда жених посвящает себе невесту, он полностью меняет ее статус — она становится замужней женщиной, со всеми вытекающими отсюда последствиями. И вернуть этой молодой женщине прежний статус полностью невозможно.
Талмуд выдвигает вопрос: что делать, если отпала необходимость в “посвященности” Храму тех или иных объектов?
Сказал Ула (Учитель Талмуда; Эрец Исраэль, 3‑й век) от имени раби Йоханана (величайший Учитель Талмуда в Эрец Исраэль, 3‑й век): если отпала надобность в приобретенных общиной животных, предназначенных для постоянного приношения ола (всесожжения), их можно выкупить в их целостности...
Что это значит?
Чтобы понять смысл высказывания Улы, необходимо, хотя бы в общих чертах, знать порядок приношений в Храме. В этой связи отметим здесь некоторые, принципиально важные для нас моменты.
Постоянные приношения ола свершались в Храме ежедневно. День в Храме начинался приношением одной овцы и заканчивался — приношением еще одной.
В специальном храмовом загоне постоянно держали по шесть овец, приобретенные на деньги, полученные от общины. Когда две из них использовали, на их место приводили еще двух.
В начале месяца нисан следовало брать для приношений животных, приобретенных на заново собранные деньги. Ибо в Торе сказано, что перед праздником Песах и для корбанот (мн. ч. от слова корбан — приношение) и для обновления Храма начинается новый отсчет времени.
То есть раз в году наступает такой день, когда в загоне остаются четыре овцы, приобретенные общиной и отделенные для приношений в Храме. Но использовать их по предназначению уже нельзя. Что делать в этом случае? Ведь они, эти овцы, уже имеют статус возвышенных духовных “объектов” и перевести их на другой “уровень” невозможно.
В поисках аналогов Талмуд рассматривает такую ситуацию. Допустим, человек отделил животное для приношения в Храм, а оно потерялось. Тогда он отделил для приношения другое животное и отвел его в Храм. И вот, уже после этого, находится вдруг первое животное, которое изначально имело возвышенный духовный статус...
Что следует предпринять в таких обстоятельствах?
Обычно хозяин этого животного “гонял” его до тех пор, пока оно не приобретало какой-либо дефект — животное с дефектом становилось непригодным для приношения в Храме (свой статус высокого духовного уровня утрачивало). Затем хозяин продавал это животное — как бы “переводил” его особый статус на деньги. А вырученную сумму можно было потратить на приобретение нового животного для приношения.
Но все это касается лишь индивидуальных приношений. Но у нас речь идет о животных, приобретенных Храмом на деньги общины. И рав Ула подчеркивает: “...их можно выкупить в целостности”.
Так и поступали. Оставшиеся, без изъянов, но “невостребованные” овцы выкупались, а вырученные за них деньги поступали в казну Храма и вместе с другими денежными “остатками” использовались на приобретение особых покрытий в Кодеш Кодашим (Святая святых — центральное помещение Храма).
Отметим, что в процессе свершения этой процедуры особый духовный статус овец на деньги, вырученные за них, не “переходит”.
Куда же он “уходит”? — спрашивает рав Хисда (амора, Учитель Талмуда в Вавилоне; 3‑й век).
Возвышенной духовности, собственно, в этих овцах, по сути, и не было, — отвечает Раба (великий Учитель Талмуда в Вавилоне; конец 3‑го века). И разъясняя свою концепцию, сравнивает интересующий нас случай с ситуацией с кторет (воскурениями на внутреннем, золотом мизбеахе — обычно это слово переводится как “жертвенник”, однако такой перевод весьма условен — Храма).
Кеторет представляли собой сбор из 11‑ти определенных видов ароматных высушенных трав и приобретались в количестве 368‑ми мер. Ежедневно в Храме утром и вечером воскурялись благовония в полмеры. И того, за год — использовалось 365 мер. Из трех оставшихся в Йом Кипур первосвященник набирал полные горсти и производил особое воскурение.
Конечно же, в горсти главного коэна (первосвященника) не входили три меры полностью. То, что оставалось (и как будто бы сохраняло возвышенный духовный статус), выкупали, а деньги (уже не имеющие возвышенного духовного статуса), вырученные за остаток благовоний, как сказано в другом трактате Талмуда — Шекалим, шли на выплату зарплаты рабочим, которые работали в Храме.
Куда же все-таки “исчезает” статус особого духовного уровня?
Раба объясняет: бет дин (еврейский суд) выдвигает условие — эти объекты (овцы или кеторет) приобретают возвышенный духовный статус лишь в том случае, если их действительно используют для приношений (или воскурений) в Храме. Если нет — возвышенными духовно объектами они не считаются.
Это правило действует и в наше время. И распространяется оно на кожу особой выделки, которая используется изготовления свитка Торы, тефиллин или мезузы. Предварительно принимается условие: если такая кожа применяется в иных целях, возвышенной духовности в ней нет, и ее, если она уже не нужна или на ней появились потертости, можно просто выбросить...
На нашем листе Талмуд продолжает обсуждать проблемы взаимодействия человека в состояние таме с объектами, наделенными особо высокой духовностью. К примеру, он, будучи таме, вошел в Храм или участвовал в праздничной трапезе и ел мясо животного, которое служило в Храме приношением. Как мы уже знаем (см. фрагмент Мишны, помещенный в обзоре листа 2), делать это строго запрещается, и нарушитель запрета несет за свой проступок ответственность.
На предыдущих листах рассматривались ситуации, когда человек нарушал этот запрет по оплошности — не знал или забыл, что он — таме. Здесь же, на нашем листе, Талмуд анализирует случаи, когда человек знал и помнил, что он — таме, но все же вошел в Храм (или ел мясо животного, которое использовалось в Храме в качестве приношения), потому что не был предупрежден об ответственности за этот поступок.
В Мишне, занимающей весь 2‑й лист трактата Шевуот об этом сказано:
(Путь исправления) за злоумышленное нарушение запрета в состоянии таме прикасаться к объектам возвышенной духовности — приношение козла во внутреннем помещении Храма.
Речь идет о козле, которого используют как приношение в Храме в Йом Кипур. Его кровью первосвященник окропляет центральное помещение Храма — Кодеш Кодашим (Святая Святых).
В принципе, как мы говорили, обсуждая трактат Санѓедрин, за преднамеренное преступление человеку полагается суровое наказание. Но здесь мы разбираем случай, когда об ответственности его не предупредили. И следовательно, бет дин (еврейский суд) не мог вынести ему приговор.
Откуда известно, что приношение козла в Йом Кипур искупает столь тяжкий проступок? — спрашивает Талмуд. И приводит первоисточник — цитату из Торы, в которой о таком приношении сказано: “...И искупит Святилище от тумы сынов Израиля и злонамеренные, а также — непреднамеренные (совершенные по ошибке) преступления их...” (Ваикра, гл. 16, ст. 16).
Говорится в Мишне и о том, что остальные проступки — незначительные и тяжкие, совершенные по злому умыслу (но человека при этом не предупредили об ответственности) и по ошибке — искупает в Йом Кипур второй козел — козел “отпущения”, которого отсылают к Азазелю. Как сказано в Торе: “И возложит Аарон (первосвященник) обе руки на голову живого козла и исповедуется в неправедности сынов Израиля — за все их намеренные и невольные проступки, и перенесет (вину за них) на голову этого козла, и отошлет этого козла в пустыню. И понесет на себе козел этот неправедность в землю скалистую...” (Ваикра, глава 16, ст. 21, 22).
Козел “отпущения” в Йом Кипур исправляет ошибки и промахи, о которых человек, допустив их, даже не подозревает, — уточняет Талмуд — Если он, не зная точно, предполагает, что, возможно, случайно нарушил один из еврейских законов, он может искупить свою гипотетическую вину особым приношением. Но если ему до Йом Кипура не удалось совершить это приношение, козел “отпущения” искупит его вину, если, конечно же, он и в самом деле провинился. Однако, если заподозрил, а потом (еще до Йом Кипура) — точно узнал, что допустил нарушение, ему полагается после Йом Кипура совершить соответствующее его невольной вине приношение в Храме.
Нарушение всех описанных в Торе запретов, раскаялся человек или нет, искупается в Йом Кипур, — говорит раби Иегуда а‑Наси (великий Учитель Мишны, 2‑й век). Кроме трех, которые исправляются в этот день лишь при условии, что человек искренне раскаялся. Это — отрицание Единого Творца, искажение смысла Письменной и Устной Торы, отказ от обрезания (брит милы).
Однако Рамбам в своем Кодексе еврейских законов — Мишнэ Тора (Ѓилхот Тшува, гл. 1, ѓалаха 2) указывает, что тяжкие проступки исправляются в Йом Кипур, только если человек искренне раскаивается в содеянном.
Какие проступки относят к тяжким? — спрашивает Талмуд.
И объясняет: такие, за которые полагается карет (отсечение души от Источника жизни и от части еврейского народа) — например не держит пост в Йом Кипур; а также — преступления, за которые приговаривают к смертной казни — к примеру, преднамеренное убийство.
Наш лист завершает первую главу трактата Шевуот. По своей сути он — последовательное продолжение предыдущих и тоже рассматривает проблемы взаимодействия человека с объектами высочайшей духовной концентрации. Однако здесь рассматривается иная грань этих многоплановых проблем.
В Мишне читаем:
И исраэль (как мы помним, народ Израиля по происхождению делился на три группы: коэны, левиты и исраэль), и коэн и первосвященник — все они в одинаковой степени получают прощение (в день Йом Кипура). Разница между исраэль и коэнами состоит лишь в том, что за соприкосновение с объектами возвышенной духовности — если коэн, будучи — таме, входил в Храм и исполнял свои обязанности — ему следовало сделать своим очистительным приношением быка (не козла, как полагалось остальному народу Израиля — см. об этом в обзоре листа 12).
Талмуд приводит источник данного положения Мишны — цитату из Торы, где сказано: “И принесет Аарон (первосвященник) быка, который будет искупительным приношением ему и дому его” (Ваикра, гл. 16, ст. 6).
Учителя обсуждают вопрос, снимает ли, хотя бы одно из приношений козлов, провинности коэнов и каковы “искупительные функции” быка.
В исправлении большинства ошибок коэны “равны” всему народу Израиля, — говорит раби Иегуда (великий Учитель Мишны, 2‑й век), — вину их также искупает козел, которого в Йом Кипур отсылают к Азазелю (см. обзор листа 12; о том, что такое Азазель — см. обзор недельной главы Ноах, первый годовой цикл). — Как сказано об этом в Торе: “...коэнов и всю общину Израиля искупит”. И только за нарушение запрета на то, чтобы в состоянии таме входить в Храм, исполнять в нем обязанности коэна, связанные с приношениями или есть мясо животного, которое было приношением в Храме, им положено использовать в качестве приношения за это — быка.
Иную грань Истины видит в этом вопросе раби Шимон (великий Учитель Мишны, 2‑й век).
Как кровь козла, которой окропляет первосвященник Кодеш Кодашим (Святая святых — центральное помещение Храма) искупает еврейский народ за осквернение Храма и приношений — без исповеди, также кровь быка искупает за те же проступки коэнов — без исповеди... — говорит он. — Исповедь требуется от народа Израиля, когда другого козла, который искупает остальные проступки людей, отсылают к Азазелю. Коэны произносят исповедь перед приношением быка, который искупает их вину за остальные, не связанные с осквернением Храма, проступки.
И получается, что бык служит коэнам приношением, которое “заменяет” козла, отсылаемого к Азазелю.
Талмуд выясняет источник высказывания раби Шимона. И обнаруживает, что Тора как будто бы приравнивает значения двух приношений — козла, кровью которого окропляют Кодеш Кодашим и козла “отпущения”. Как сказано: “И возьмет двух козлов...” (Ваикра, гл. 16, ст. 7).
Но тогда и первый козел не искупает вину коэнов, ибо о нем сказано: “...козел очистительного приношения за народ” (там же, ст. 15).
Раби Иегуда также отмечает, что законы о приношениях двух козлов действительно схожи, но не по своему назначению, а по тем требованиям, которые предъявляются к внешнему виду и физическому состоянию обоих животных. Они, к примеру, должны быть одного роста и той же стоимости.
Талмуд подчеркивает, что в другом трактате говорится о том, что приношение быка первосвященником сопровождается двумя исповедями (трактат Йома, лист 36). Такой вывод делают Учителя на основе слов Торы — “...будет искупительным приношением ему и дому его” (Ваикра, гл. 16, ст. 6).
Подвергая этот фрагмент Торы более глубокому анализу, раби Шимон обнаруживает, что сама процедура приношение быка главным коэном — две исповеди и окропление кровью быка Кодеш Кодашим — свидетельствует о том, что это приношение искупает все провинности и ошибки коэна, служа ему и его семье вместо трех козлов, искупающих вину народа Израиля.
Объясняет Раши (раби Шломо бен Ицхак, величайший комментатор Торы, Танаха и Талмуда; Франция, 11 век): такое понимание всей процедуры очищения от проступков и ошибок, которое свершается в Йом Кипур, помогает осуществить принцип Высшей Справедливости — сначала приношением быка первосвященник искупает свои ошибки и ошибки своего дома, а потом, очищенный, вершит приношения козлов, чтобы снять провинности с народа Израиля...
Ханох Лернер
Наш лист открывает вторую главу трактата Шевуот и рассматривает проблему ответственности человека за нарушение запрета в состоянии таме касаться объектов повышенной духовной концентрации (входить в Храм или есть мясо животного, которое служило приношением в Храме), допущенное по неведению.
Сказано в Торе: “И скрылось от него... и он — таме” (Ваикра, гл. 5, ст. 3).
Если на предыдущих листах Талмуд обсуждал варианты таких нарушений с позиций возможностей их исправления, то теперь центральной темой анализа становится само понятие “неведение”, в котором наши Учителя различают два основных типа незнания. Первый: когда человек допускает нарушение, не зная закон. Второй: когда он нарушил запрет, неправильно оценив ситуацию.
Отметим, что такое подразделение понятия “незнание” требуется Талмуду, чтобы с максимальной точностью определить меру ответственности “нарушителя” и разграничить пути исправления.
В Мишне нашего листа читаем:
Если человек был таме и знал об этом, а потом — забыл и ел мясо (животного, которое использовалось как) приношение в Храме, или забыл, что мясо (которое он) ел, использовалось как приношение в Храме, но помнил (при этом), что он — таме. Или забыл о том и о другом, а потом вспомнил, что, будучи таме, ел мясо, наделенное особой духовностью — во всех этих случаях (он может искупить свою вину) приношением оле ве-йоред (стоимость которого определяется материальным положением провинившегося — см. обзор листа 2)...
Те же правила, как указывает Мишна, распространяются и на посещение Храма. И здесь, — уточняет Талмуд, — не имеет значение, о какой храмовой территории идет речь: о собственно Храме или территории, которая к нему добавлена.
Попутно мы узнаем, что была возможность добавить к храмовой территории дополнительные земли. Талмуд дает описание процедуры присоединения земель, которая проводилась в обязательном присутствии царя, пророка, первосвященника, Санѓедрина (Верховного суда) в полном составе. При этом звучали песнопения и свершался ритуал приношения хлебов (один съедали, другой — сжигали) вместе с благодарственным приношением.
Процессию возглавляли Учителя, за ними несли хлеба, а потом шел народ.
Описав картину присоединения к Храму дополнительных территорий, Талмуд возвращается к Мишне:
Если человек стал таме на территории Храма и забыл об этом, но помнил, что находится в Храме; забыл, что находится в Храме, но помнил, что коснулся тумы, забыл и то и другое и поклонился в Храме или — просто задержался в нем столько времени, сколько требуется для того, чтобы поклониться; или вышел из Храма длинной дорогой — в искупление вины за все это человек должен совершить приношение. Если же он (не задерживаясь) ушел из Храма короткой дорогой, (он свободен от ответственности) приношение от него не требуется.
Раби Элиэзер (один из крупнейших Учителей Мишны, 1‑й век) и раби Акива (величайший Учитель Мишны, 2‑й век) открывают иную грань Истины: если этот человек забыл о том, что находится в Храме, он свободен от ответственности.
Но зачем же тогда в отрывке из Торы, где сказано об этом (Ваикра, гл. 5, ст. 2) слова “...и скрылось от него” повторяются дважды? — спрашивает раби Шимон (великий Учитель Мишны, 2‑й век). И отвечает: затем, чтобы подчеркнуть, что и в том случае, когда человек, получивший туму, забыл что он — в Храме, он должен исправить проступок.
Рав Папа (великий Учитель Талмуда 5‑го поколения, конец 4‑го века), анализируя Мишну, рассматривает проблему под другим углом зрения. Освобождается ли человек от ответственности за соприкосновение в состоянии таме с духовно возвышенными объектами, — спрашивает рав Папа, — если он просто не знает законов нечистоты?
Если не знает законов, должен выучить их, — объясняет Талмуд. — Его невежество в этом вину с него не снимает.
На предыдущем листе Талмуд вкратце описывал церемонию присоединения к Храму дополнительных земель (см. обзор листа 14). На нашем, в продолжение темы, оговариваются условия, как и когда это можно делать.
Вопрос о расширении Храма отнюдь не прост. В Торе написано, что Всевышний, обращаясь к Моше, говорит: “Все, как Я показываю тебе — и Мишкан (Переносной Храм), и то, что — в нем, так и делай...” (Шемот, гл. 25, ст. 9). То есть нельзя, по своему усмотрению, изменять устройство Храма, форму предметов и сосудов в нем.
Мишкан и необходимую утварь собственноручно, по указаниям Творца, сделал Моше Рабейну, и было это освящено (помазано) изготовленным по специальному рецепту маслом.
С тех пор разрешалось делать для Храма только точно такую же утварь, но в помазании она уже не нуждалась — ее освящало само служение в Храме.
Теперь нам понятно, что для изменения территории Храма требовались чрезвычайные обстоятельства. Для этого в Храме должен присутствовать пророк, получивший от Всевышнего на этот счет прямые указания.
Во временя пророка Эзры, когда евреи вернулись в Эрец Исраэль (середина 4‑го века до н. э.), — сообщает Талмуд, — заново освящали стены Иерусалима. Тогда же строился и Второй Храм.
В Танахе, в книге Пророков, об этом сказано: “И принес я два больших благодарственных приношения, и было шествие, и несли эти приношения справа от стены” (книга пророка Нехемии, гл. 12, ст. 31).
Что означает здесь слово “больших”?
Поскольку для благодарственных приношений использовали либо мелкий либо крупный рогатый скот, резонно было бы предположить, что пророк этим подчеркивает, что речь в данном фрагменте идет о крупном рогатом скоте — допустим, о быке.
Но тогда пророк мог прямо сказать — “принес два быка”... Скорее всего, слово “больших” — синоним слова “великих”, то есть в этой фразе особо отмечена важность этих приношений.
Но разве бывают в Храме более или менее важные приношения?
В отрывке Торы о приношениях животных говорится: “...приятный запах перед Всевышним” (Ваикра, гл. 1, ст. 9). И та же фраза повторяется (Ваикра, гл. 2, ст. 2), когда речь идет о приношении птицы. Отсюда следует вывод, что приношения богатея и бедняка одинаково приятны Всевышнему. Главное, чтобы намерения человека были устремлены к Творцу.
Выходит объяснение, почему употреблено здесь именно это слово, следует искать в самом порядке свершения приношений в Храме.
Талмуд описывает, что благодарственное приношение свершалось вместе с хлебным приношением. Общее количество принесенной муки делилось пополам. Из одной половины выпекали десять хлебов-хамец (то есть из заквашенного теста), из другой половины — тридцать хлебов-маца (из теста, которое не успело закваситься).
Получается, что приношение-хамец важнее, чем приношение-маца, ведь на него, в расчете на один каравай хлеба, идет больше муки.
И действительно. Из текста Талмуда мы узнаем, что при освящении стен Иерусалима использовались хлеба, испеченные из муки-хамец...
Стены, отгораживающие территорию Храма, освящаются так же, как стены Иерусалима, — говорит Рами бар Хама (Учитель Талмуда в Вавилоне, 4‑й век). Однако используют при этом не хлеба благодарственного приношения, а — части минхи (мучного приношения в Храме), которую полагается есть коэнам.
Однако организованы обе эти церемонии по единому принципу: для освящения иерусалимских стен используется приношение, которое можно есть лишь в Иерусалиме; для освящение стен Храма — которое разрешено есть только на территории Храма.
Тогда, может быть, и для освещения Храма, по аналогии, можно использовать хлеб-хамец?
Но нет, ни в одном из описаний процедур приношений в Храме хлеб-хамец не упоминается. Исключение составляют лишь два таких каравая, которые приносятся в день праздника Шавуот.
Но в Шавуот стены Храма не освящают. По еврейским законам сделать это невозможно.
Дело тут в том, что с одной стороны церемонию освящения стен проводят лишь освященными хлебами, а хлеба обретают статус возвышенной духовности только в праздничный день.
С другой стороны процедура освящения стен производится в момент строительства. А строить, даже Храм, в праздничные дни запрещено.
Если, к примеру, достроить стену на следующий день после праздника, то хлеба-хамец, пролежавшие ночь, становятся для ритуала освящения непригодными... Поэтому и используют для освещения стен, окружающих территорию Храма, лишь хлеба-маца.
На нашем листе Талмуд обсуждает тему особого духовного статуса Иерусалима и Храма.
Первый Храм, как мы знаем, построен во времена царя Шломо (середина 9‑го века до н. э.).
Нужно ли было освящать Второй Храм, — спрашивает Талмуд, — или же то место, где стоял Первый, и без того сохраняло высокую концентрацию духовности?
Исследуя этот вопрос, наши Учителя открывают разные грани Истины.
Высокий уровень духовности остается на месте, где стоял Храм, таким же, как во времена царя Шломо, — говорит рав Ѓуна (Учитель Талмуда второго поколения, 3‑й век). Когда Эзра освящал Второй Храм, это было лишь напоминанием народу Израиля об особом статусе этой территории. Тем более, что он один освятить Храм не мог — ни царя, ни урим и тумим (атрибуты одежды первосвященника, обладавшие особыми свойствами; в эпоху Второго Храма их у первосвященника уже не было)... А стало быть, процедура освящения была бы не действительной (см. обзор листа 14).
Уровень духовности в этом месте с разрушением Первого Храма снизился, и земля, на которой он стоял, вскоре ничем не отличалась от других земель, — говорит рав Нахман (Учитель Талмуда второго-третьего поколения; 3‑й век). И Эзра освящал Второй Храм заново. Его одного для такой процедуры было достаточно.
Талмуд рассказывает историю об освящении отдельных районов Иерусалима, который, как мы знаем тоже обладает особой концентрацией духовности.
На Масличной горе было два особых участка земли: верхний и нижний. Нижний освятили во времена царя Шломо, а верхний — во времена Эзры (без царя, без урим и тумим). Поэтому концентрация духовности в нижней местности была выше, чем в верхней.
Но зачем же тогда верхнюю часть земли тоже включили в территорию города и обнесли ее стеной? — спрашивает Талмуд.
И отвечает: если бы ее заняли враги, они легко могли бы вторгаться в пределы Иерусалима. Поэтому и ее обнесли городской стеной.
Талмуд отмечает, что вопрос полноты церемонии освящения и закрепления статуса высочайшей духовности за местом, на котором стоял Храм, обсуждался еще задолго до рава Ѓуны и рава Нахмана. И приводит конкретные примеры.
Слышал я, — говорил раби Элиэзер (тана, Учитель Мишны второго поколения, 1‑й век), — что во времена Эзры перед тем, как начать строительство Храма, возводили ограду для внутренних помещений Храма и отдельную — для остальной территории Храма.
А я слышал, — сказал раби Иегошуа (один из крупнейших Учителей Мишны второго поколения, 1‑й век), — что, несмотря на то, что нет Храма, люди делают приношения и едят мясо приношений, не взирая на то, что нет иерусалимской стены. Руководствуясь лишь тем, что особый духовный статус этих мест остался навечно.
Но тогда, зачем во времена Эзры понадобилось строить новые стены? — спрашивает Талмуд. — Из эстетических соображений? Не подобает территории Храма быть открытой...
Проблема обнесения городов стенами поднимается и в другом месте Талмуда.
Во времена Второго Храма, когда евреи вернулись из изгнания, стены некоторых городов Израиля были освящены, особая духовная высота других с разрушением Первого Храма исчезла, — говорит раби Ишмаэль бен Йоси.
В Башане (стране, на территории которой расселились евреи) было шестьдесят городов, — говорит раби Ишмаэль бен Йоси в другом месте Талмуда. — Как сказано об этом: “Всего шестьдесят городов вся область Аргов царства Ога в Башане. Все эти города укреплены высокой стеной” (Дварим, 3, 4‑5). Почему же мудрецы называют лишь часть этих городов?
Когда вернулись евреи из изгнания, — объясняет Талмуд, — осветили те города, стены которых, по сути, не было необходимости освящать. Этой церемонией их только пересчитали, ибо осталась в них высокая концентрация духовности со времен Иегошуа бин Нуна.
Учителя последующих поколений отмечали, что Храм и город Иерусалим имели разные уровни концентрации духовности. Они подчеркивают также, что с разрушением Храма статус особой духовности Земли Израиля исчез, но место, где стоял Храм, по-прежнему обладает высочайшей духовностью.
Талмуд обращает внимание на то, что закон о пребывании в Храме в состоянии таме приводится как будто бы дважды. Написано: “...Мишкан (Переносной Храм) Всевышнего осквернил...” (Бамидбар, гл. 19, ст. 13). И рядом — “...Храм Всевышнего осквернил..”(там же, ст. 20). И спрашивает: зачем нужен такой “повтор”? Объяснение состоит в том, что Тора таким образом подчеркивает, что этот закон может нарушить человек и на территории Храма (см. приведенный в обзоре листа 14 текст Мишны).
Анализируя указанную Мишну, Талмуд рассматривает “проблему поклонов” в Храме. И дает по этому поводу разъяснения.
Если человек, будучи таме, поклонился в сторону самого здания Храма, он несет за это ответственность. Если — в противоположную, от ответственности освобождается, но будет призван виновным, если в своем состоянии духовной нечистоты задержится на территории Храма так, что за это время мог совершить “преступный” (в сторону Храма) поклон.
По “технологии”, наши Учителя различали три вида поклонов. Это — кида, когда человек наклоняется верхней частью тела к земле, как написано об этом в Танахе: “И поклонилась Бат Шева лицом до земли” (Мелахим I, гл. 1, ст. 32); криа, когда человек встает на колени, как сказано в той же книге Танаха: “...и преклонятся на коленях” (гл. 8, ст. 54); ѓиштахаваа, когда человек падает ниц на землю, как сказано об этом в Торе: “Неужели придем мы — я, мать твоя и твои братья — поклониться тебе до земли?” (Берешит, гл. 37, ст. 10).
На нашем листе Талмуд, в продолжение темы предыдущего листа, еще более углубленно рассматривает виды нарушений, связанных с ситуацией, когда человек, будучи в состоянии таме соприкасается с объектами высокой концентрации духовности.
Талмуд подчеркивает: если, как мы говорили в обзоре предыдущего листа (см. обзор листа 16), человек, узнав, что он — таме, задержался в Храме, путь исправления для него — искупительное приношение. Но если его предупредили, что он должен немедленно покинуть Храм, а он все же ушел не сразу, ему полагается наказание плетью.
Из предыдущего обзора нам известно, что человек-таме вправе задержаться в Храме на мгновение, не большее, чем требуется для того, чтобы поклониться. Если он так и поступит, от ответственности его освобождают. Спрашивается: распространяется ли это правило и на тот случай, когда такой человек предупрежден об обязанности в срочном порядке оставить пределы Храма?
Учителя обсуждают этот вопрос, но его решения не находят.
Анализируя Мишну (см. обзор листа 14), Учителя фиксируют внимание на таком ее указании: если человек, будучи таме и узнав об этом, вышел из Храма длинной дорогой, с него причитается приношение, если — короткой, от ответственности он освобожден.
Он свободен от ответственности, — говорит Рава (величайший Учитель Талмуда четвертого поколения; 4‑й век), — если он шел медленно, мелкими шажками; главное — что он избрал для ухода из Храма короткий путь.
Здесь возникает такой вопрос: если он уходил из Храма короткой дорогой, но — медленно, мелкими шажками и по пути останавливался, в сумме превысив дозволенное для “задержки” время, есть на нем вина или нет?
Абайе (амора, один из крупнейших Учителей Талмуда в Вавилоне; первая половина 4‑го века) разворачивает проблему под другим углом зрения и выдвигает для обсуждения иную ситуацию.
Допустим, человек, узнав, что он — таме, и покидая Храм, шел длинной дорогой, но так быстро, что затратил не больше времени, чем ему потребовалось, чтобы оставить территорию Храма самым коротким путем. Свободен ли он ответственности, или в данном случае решающее значение имеет не фактор времени, но — выбор короткого пути?
Длинная дорога остается длинной, — отвечает на этот вопрос Раби (великий раби Иегуда а‑Наси — редактор текста Мишны, начало 3‑го века), имея в виду, что мера ответственности человека, который, узнав, что он — таме, покидает пределы Храма, определяется не фактором времени, но — выбором человека, какой путь (длинный или короткий) он предпочтет. И в этом — глубокая философская Истина. Ведь даже если человек бежит длинным путем, теоретически можно предположить, что препятствий на его пути будет больше, чем на коротком... Избрав длинный путь, человек-таме в любом случае привлекается к ответственности.
Исследуя проблему в соотношении с другими законами нечистоты, раби Зейра (Учитель Талмуда третьего поколения; 3‑й век) выдвигает вопрос иного свойства. Он напоминает о законе, согласно которому человеку, служившему в Храме в состоянии таме, полагается смерть. Но если он, узнав, что получил туму, мгновенно, ни на секунду не задерживаясь, короткой дорогой вышел из Храма, как же он мог осуществлять свою службу?
Спешно, без задержек, выходя из Храма, человек в состоянии таме мог, даже не останавливаясь, мгновенно перевернуть вилкой мясо, которое жарилось на мизбеахе (в условном переводе — жертвенник), — объясняет Абайе. — и это уже — акт служения, ибо, перевернув куски мяса животного, которое служило для приношения, он ускорил процесс его приготовления...
Попутно Талмуд приводит один из законов получения тумы, отмечая, что в случае, если человек вошел в дом, зараженный цараат (заболевание духовного происхождения), необычным способом (например, пятился, шел спиной вперед) и при этом хотя бы нос его остался за пределами дома, он остается чистым.
По аналогии с этим правилом, Талмуд уточняет: если человек, будучи таме, удалялся по крышам внутренних помещений Храма, от ответственности он освобождается, ибо на крышах не делают шхиту (особый, предусмотренный Торой способ забоя животных), не совершают ритуалы приношений, не едят мясо животных, которых использовали в Храме для приношений.
Как мы неоднократно говорили, человек может получить туму разными путями: прикоснувшись, к примеру, к мертвому телу человека или животного или, вступив в контакт с женщиной-нидой (в период месячных, когда она находится в состоянии, условно говоря — духовной нечистоты).
О законах, запрещающих контактировать с нидой, как сказано в Торе: “И к жене в период ниды, не приближайся” (Ваикра, гл. 18, ст. 19) и мере ответственности за нарушение запрета в той или иной степени, и идет речь на нашем листе.
Талмуд детально рассматривает широкий спектр возможных здесь ситуаций. Не вникая в подробности, которые для понимания людей, не имеющих опыта в чтении оригинальных текстов Талмуда, Торы и комментариев, слишком сложны, выделим лишь некоторые моменты.
Талмуд сообщает, в частности, что в случае, если женщина стала нидой во время интимной близости, мужчина должен отдалиться от нее. Но если он делает это сразу же, он нарушает одновременно два запрета: “контактирует” с тумой и отдаляется сразу. Ибо отдаляться сразу, как учит наша традиция, тоже нельзя. Поэтому мужчина, попавший в такую ситуацию несет за спой проступок двойную ответственность.
По закону, путь исправления такого проступка — два приношения: от мужчины и от женщины.
Но как же тогда поступать, если и контактировать нельзя и отдаляться — тоже?
Талмуд дает по этому поводу весьма конкретную рекомендацию: каждая женщина знает свой цикл, и поэтому в период, близкий к тому, когда она должна стать нидой, вступать с ней в интимные отношения не стоит. И тот, кто выполняет это правило, получит благословение Небес.
Талмуд делает этот вывод, сопоставляя две фразы из Торы, которые даются здесь почти рядом. Сначала сказано: “...разделить между чистым и нечистым” (Ваикра, гл. 11, ст. 47). А следом — “...женщина, когда забеременеет и родит сына” (Ваикра, гл. 12, ст. 2).
И дети такого человека будут достойны того, чтобы обучать других, ибо сказано в Торе: “...отделить... и обучать” (Ваикра, гл. 10, ст. 10, 11).
Исследуя саму идею “отделения”, в ее проявлениях в текстах Торы, Талмуд говорит, в частности, что у того, кто на исходе субботы делает Авдалу (ритуал отделения субботнего дня от будней) на вино, тоже будут рождаться сыновья, которые принесут радость родителям...
На нашем листе Талмуд также анализирует последнюю часть Мишны, помещенной на листе 14 (см. ее текст в сокращении — обзор листа 14), где даются положения, касающиеся ситуаций, когда человек стал таме на территории Храма.
В основе дискуссии, развернувшейся между Учителями, лежит вопрос: имеет ли принципиальное значение, каким образом человек получил туму?
Если человек получил туму от насекомого и забыл об этом, — говорит раби Элиэзер (великий Учитель Мишны второго поколения, 1‑й век), он несет за это ответственность. Не позволительно забывать о том, что дотронулся до нечистого насекомого или до трупа животного.
Важно, что человек знает, что получил туму, но — от чего именно, прикоснувшись к насекомому или к трупу животного — не принципиально, — открывает иную грань Истины раби Акива (величайший Учитель Мишны, 2‑й век).
Всегда имеет значение, что привело человека к ошибке, — говорит раби Элиэзер. — Одно дело — если человек съел внутренний жир (запрещенный в пищу по правилам кашрута), нарушил, к примеру, закон шаббата или проведения праздника Йом Кипур; другое — когда он, скажем, ел мясо животного на следующий день после того, как оно было приношением (по закону, в пищу оно уже не пригодно)... Да, во всех этих случаях — он виноват и должен искупить свою вину. И все же эти проступки нельзя назвать равноценными... Как сказано: “...когда осознает он, какой проступок он совершил” (Ваикра, гл. 4, ст. 28). И еще: “Всякую вещь, на которой тума или — насекомое нечистое” (Ваикра, гл. 5, ст. 2). То есть человек не может искупить свою вину, пока не будет точно знать, от чего именно он получил туму.
В чем же состоит различие между позициями раби Элиэзера и раби Акивы?
Ни раби Элиэзер, ни раби Акива не отрицают, что человек (к чему бы, к туме какого вида, он ни прикоснулся), который забыл о том, что получил туму и продолжал находиться в Храме, привлекается к ответственности. И расхождения в позициях этих Учителей касаются тонких психологических нюансов, но — столь незначительны, что вычленить их, признаем, нелегко.
Как должен поступить человек, если он забыл и то, что он получил туму, и то, что находится на территории Храма? — спрашивает Талмуд.
Путь исправления в этом случае тот же — приношение в Храме, — отвечает рав Нахман (Учитель Талмуда второго-третьего поколения; 3‑й век). — Ибо он несет ответственность за то, что запамятовал о полученной туме. За то, что не помнил, что находится на территории Храма, от ответственности он освобождается.
Талмуд продолжает обсуждать варианты получения тумы.
Учителя анализируют ситуацию: в одном из двух переулков, в каком именно — неизвестно, захоронен умерший. Так что, человек, который проходит по одному из них, рискует получить туму от мертвого тела. И вот этот человек направляется в Храм... Как поступать в таком случае?
Всесторонне обсуждая возможные обстоятельства, Учителя выводят правило.
Если человек прошел по одному из этих переулков, а потом — по другому, а после этого, не ведая, что стал таме, оказался в Храме, узнав, что с ним произошло, обязан совершить приношение в Храме.
Но, допустим, он проследовал по одному из “сомнительных” переулков и, решив, что получил туму, прошел процедуру очищения — его окропили водой, смешанной с пеплом “рыжей коровы”) — но после этого, направляясь в Храм, воспользовался вторым.
Выдвинутая на обсуждение ситуация порождает дискуссию.
Поскольку он не мог определить, где именно, в каком из переулков, захоронено тело, — говорит большинство Учителей, — считается, что он, зайдя, возможно — в состоянии таме, в Храм, совершил проступок и должен искупить его приношением в Храме.
Однако раби Шимон (великий Учитель Мишны, 2‑й век) открывает в этом иную грань Истины.
Факт, что он получил туму либо в первом либо во втором переулке, не может быть установлен, — говорит раби Шимон, — поэтому человек, который прошел по одному из них либо по обоим, от ответственности освобождается.
Речь здесь идет о частичном знании, — уточняет позицию раби Шимона Рава (величайший Учитель Талмуда; Вавилон, 4‑й век). — Имеется в виду, что человек, свернув во второй переулок, забыл, что до того проследовал по первому. Остальные Учителя придерживаются несколько иной точки зрения: если прошел процедуру очищения, значит, помнил, а это уже можно приравнять к “полному” знанию. Отсюда и вывод: человек должен искупить вину приношением в Храме.
Случай с двумя переулками — уникален, только в его оценке знание под сомнением считается полным знанием, — заключает дискуссию раби Йоханан (величайший Учитель Талмуда в Эрец Исраэль, 3‑й век). — Ибо во всех остальных нарушениях Тора не признает “сомнительного” знания, как написано: “...и станет известно ему...” (Ваикра, гл. 4, ст. 23).
Этой дискуссией заканчивается вторая глава нашего трактата.
Моше Гойхберг
Третья глава трактата Шевуот (“Клятвы” — см. Введение к трактату) посвящена двум из четырех видов клятв, описанных в Торе — швуат битуй, когда человек клянется совершить некое действие, и швуат шав, когда человек клянется без повода.
Талмуд детально анализирует эти два вида клятв, а также — выясняет, какова ответственность того, кто дает такого рода клятвы.
Как обычно в Талмуде, новая тема обсуждения на нашем листе задается Мишной. Прочтем часть ее текста:
Есть два вида клятвы швуат битуй, которые на самом деле представлены четырьмя видами. Как сказано: “...Сделать что-либо во вред или на благо” (Ваикра, гл. 5, ст. 4).
Человек, который, к примеру, поклялся не есть, — говорит раби Акива (величайший Учитель Мишны, 2‑й век), — и все-таки съел (что-то), считается клятвопреступником и обязан исправить проступок искупительным приношением в Храме, даже если съел ничтожно малое количество пищи.
Нет в Торе такого, чтобы человека наказывали и требовали с него приношение, если он (поклявшись не есть) съел меньше кезайта (кусок, величиной с маслину), — говорят другие Учителя...
Прежде всего разберемся, что означает в данном случае — “два вида клятвы швуат битуй, которые на самом деле представлены четырьмя видами”?
Мы знаем, что швуат битуй — клятва, связанная с неким действием, которое должно произойти (или не происходить) в будущем. Например (как в Мишне), когда человек клянется съесть что-нибудь, или наоборот, чего-нибудь не есть. Наши Учителя, как мы увидим в дальнейшем, к этой же категории клятв относят и клятвы, связанные с прошлыми действиями — когда человек клянется, что он что-то сделал или чего-то не делал в прошлом.
Обсуждая представленную в Мишне дискуссию между раби Акивой и другими Учителями, Талмуд отмечает, что законы о клятвах и их нарушении — уникальны и, следовательно, их нельзя выводить по аналогии с другими законами Торы. Недаром раби Акива, отстаивая свою точку зрения, говорит другим Учителям, что Тора не предусматривает наказание не только за то, что человек в случае, когда не должен есть, съел меньше кезайта пищи, но — и за слова. А ведь именно слова — суть клятвы.
Талмуд, обсуждая Мишну, подчеркивает, что из сказанного в ней следует, что человек говоря: “Клянусь есть”, подразумевает, что, в соответствии с клятвой, будет есть что-либо, где-либо и когда-либо.
В процессе анализа Талмуд обращается к Мишне на аналогичную тему в трактате Недарим (“Обеты”) и обнаруживает, что там сказано: если один человек зарекается есть у другого, говоря: “Клянусь не есть у тебя” или — “Клянусь есть у тебя”, или даже — “Не клянусь не есть у тебя”, его клятва действительна, и он не должен участвовать в трапезах в доме этого человека (Недарим, лист 16).
Отсюда, — говорит Талмуд, — делаем вывод: если человек произносит: “Клянусь есть у тебя”, это может означать: “Зарекаюсь есть у тебя”, т.е. он тем самым запрещает себе есть, а не наоборот — обязует себя есть, как явствует из нашей Мишны.
Это кажущееся противоречие между Мишной в нашем трактате и Мишной в трактате Недарим разрешает Абайе (один из крупнейших Учителей Талмуда в Вавилоне; первая половина 4‑го века). Он говорит, что фраза: “Клянусь есть” действительно означает в общем случае, что человек обязуется есть. Однако Мишна в Недарим говорит о другой ситуации — когда человека пытаются заставить есть, а он отказывается, и тогда фраза: “Клянусь есть” действительно может нести значение “Зарекаюсь есть”, т.е. — не буду.
Даже если человек не произнес слова “клянусь”, но сама форма его высказывания похожа на клятву, — говорит Рава (величайший Учитель Талмуда; Вавилон, 4‑й век), — да еще при этом он упоминает Имя Всевышнего, его слова следует воспринимать, как клятву. Однако, если в тот момент, когда кто-либо поклялся (например сказал: “Я клянусь в том-то и в том-то”), кто-то другой скажет: “И я тоже”, это клятвой не считается.
Клятвы на будущее, например, когда человек клянется, что будет есть что-то, или чего-то не будет есть, — говорит раби Йоханан (крупнейший амора, Учитель Талмуда в Эрец Исраэль, 3‑й век), — в случае их нарушения называются ложными клятвами (на иврите — швуат шекер), и о них сказано в Торе: “Не клянитесь ложно именем Моим” (Ваикра, гл. 19, ст. 12). Если же человек клянется о чем-то, что произошло в прошлом, например, что он съел что-либо или, что он чего-либо не ел, это называется — швуат шав (напрасной клятвой), и об этом сказано (в Десяти Заповедях): “Не произноси Имени Всевышнего твоего понапрасну” (Шемот, гл. 20, ст. 7).
Раби Абагу (амора, один из крупнейших Учителей Талмуда в Эрец Исраэль, ученик раби Йоханана; начало 4‑го века) открывает еще одну грань Истины. Если некто клянется сделать что-либо в будущем, в случае невыполнения, нарушает запрет Торы. Как сказано: “Не изменять слову своему” (Бамидбар, гл. 30, ст. 3). Что же до напрасной клятвы — это клятва о чем-то общеизвестном и очевидном, как, например, если кто-то поклялся о камне, что это — камень или наоборот, что это — не камень.
Следует отметить, что сюда же относится клятва отменить какую-либо заповедь Торы или совершить действия, которые, вне всякого сомнения, лежат за пределами человеческих возможностей...
В обзоре предыдущего листа Талмуда обсуждалось, какой именно запрет Торы нарушает тот, кто клянется ложно о событиях, произошедших в прошлом (например, некто клянется, что он съел что-либо, а в действительности он этого не ел), и какой запрет нарушает тот, кто поклялся, обещая совершить что-либо в будущем, и не выполняет обещанное (например, поклялся съесть что-то, но в результате — не съел).
На нашем листе Талмуд сосредотачивает внимание на различиях между клятвами швуат шекер (ложная) и швуат шав (напрасная, бессмысленная) — о сути понятий см. в обзоре листа 20.
Человека, сознательно нарушившего запрет Торы категории — “не делай” (мицвот ло таасе), — говорит раби Йоси из Галилеи (Учитель Мишны, 2‑й век), — если он совершил при этом некое действие (например, ел свинину), судит бет дин (еврейский суд) и приговаривает к наказанию плетью. Однако, если он при этом никакого действия не совершил, то суд освобождает его от ответственности.
Талмуд исследует источник высказывания раби Йоси о ложной клятве и приводит цитату из Торы: “Не произноси Имени Всевышнего твоего впустую, ибо не очистит Творец того, кто произнесет Имя Его впустую” (Шемот, гл. 20, ст. 7).
Отсюда Талмуд делает этот вывод: хотя Всевышний и не очищает того, кто клянется ложно (и тем самым, он как будто бы произносит Его Имя впустую), телесным наказанием его очищает земной бет дин.
В Мишне, приведенное на предыдущем листе (см. обзор листа 20), сказано, что, по определению раби Акивы, клятвопреступник тот, кто поклявшись не есть, съел даже ничтожно малое количество пищи. Другие Учителя, однако, усматривают в этом иную грань Истины, аргументируя тем, что нигде в Торе мы не находим подобного случая — чтобы человека, который съел менее кезайта (количество еды, равное по величине маслине) следовало бы наказывать.
Возвращаясь к этой дискуссии, Талмуд отмечает ее масштабность и дает разъяснение ее сути.
Талмуд подчеркивает, что предмет обсуждения здесь, по существу — все связанные с едой законы Торы. Большинство Учителей говорят, что, случайно употребив в пищу ничтожно малое количество, скажем, запрещенной еды (по объему меньше кезайта — величина маслины среднего размера), человек свободен от ответственности. И по аналогии включают в общую “схему” случай, когда он поклялся, что не будет есть, но — съел меньше кезайта, то есть — до “пограничного” количества, за которым его можно подвергать наказанию.
Со своей стороны, раби Акива не имеет возражений против того, что во всех описанных Торой ситуациях человека, который съел меньше кезайта еды, но не должен был вообще ее есть, не следует наказывать. Но делает исключение для случая с клятвой.
Если человек поклялся не есть вообще, — говорит раби Акива, — он таким образом как бы обещал не есть ни крошки. Поэтому и считается клятвопреступником, даже если съел ничтожно малое количество пищи. Ибо клятвы — особый, отдельный случай, и законы их нарушения нельзя выводить из любых других, казалось бы аналогичных законов Торы.
На нашем листе Талмуд продолжает анализировать помещенную на 20 листе Мишну (см. обзор листа 20) — первую Мишну третьей главы трактата Шевуот.
И вновь, но теперь — на еще более глубоком уровне, рассматривает дискуссию раби Акивы (величайший Учитель Мишны, 2‑й век), который говорит, что, поклявшись не есть, человек, съев даже ничтожно малое количество пищи, признается виновным и, если сделал это случайно, исправляет проступок приношением в Храме, если — намеренно, подвергается телесному наказанию плетью, если съел даже ничтожно малое количество (меньше кезайта — размер маслины средней величины) и большинства Учителей, которые в этом случае (если съел меньше кезайта) освобождают нарушившего клятву от ответственности.
То есть, как мы говорили в предыдущем обзоре, Учителя в определенном смысле приравнивают законы о клятве к другим законам Торы, а раби Акива говорит, что законы клятвы — уникальны и их нельзя сравнивать с другими законами Торы.
В этой связи Талмуд обращается к трактату Макот, где, в частности, сказано, что человека, намеренно проглотившего муравья (по законам Торы употреблять насекомых в пищу строжайше запрещено), полагается выпороть плетью (трактат Макот, лист 13). А ведь муравей — намного меньше кезайта. И, стало быть, согласно логике большинства Учителей, наказывать проглотившего муравья, как будто бы, и не следует.
Однако, проанализировав ситуацию, Талмуд приходит к выводу, что она, эта ситуация, не попадает под действие законов о запрещенной, но съеденной пище а объеме меньше кезайта. Ибо в них идет речь о ничтожно малой части от общего количества еды, а муравей — отдельное, целое существо. Поэтому и наказывают того, кто съел его, как будто бы он съел целиком любое другое животное, которое есть ему запрещалось.
Талмуд приводит еще один пример, который, казалось бы, противоречит позиции Учителей, высказывающихся за то, что съевший менее кезайта всегда свободен от ответственности. Это — скажем, трума (часть урожая, которую каждый земледелец должен был отделить и отдать коэну). В данном случае человека, который не является коэном, наказывали даже за съеденную крошку — меньше кезайта.
Но и здесь, при более детальном рассмотрении, обнаруживается, что противоречия нет. Просто в этой ситуации мера оценки проступка — не объем съеденного (кезайт), но — его стоимость. По еврейскому закону наказанию подвергается человек лишь в том случае, если стоимость съеденного превышает пруту (прута — мелкая монета; сегодня это — несколько американских центов). И речь идет не о запрещенной еде, а о посягательстве на имущество Храма.
Наконец, Талмуд приводит еще один пример, касающийся законов о клятвах. В случае, когда подчеркнул, что клянется вообще ничего не есть, Учителя тоже говорят, что нарушитель такой клятвы — клятвопреступник, даже если он съел меньше кезайта. Но ведь это как раз пример того, что человека наказывают за то, что он съел меньше кезайта запрещенной ему пищи, и Учителя, казалось бы, противоречат сами себе, указывая, что таких случаев в Торе нет.
Проведя тонкий анализ этого примера, Талмуд отмечает, что он подобен случаю, когда съедают животное, например, муравья, целиком. Если человек подчеркивает в клятве, что вообще ничего не будет есть, это — особый случай, ибо здесь он сам сообщил, что даже то ничтожно малое количество еды (менее кезайта), для него существенно. Однако в общем случае поклявшийся просто “не есть”, имеет в виду количество еды не меньшее, чем кезайт.
Далее Талмуд приводит Мишну, в которой сказано:
Тот, кто поклялся не есть, ел и пил, считается нарушителем одной клятвы,
а тот, кто поклялся не есть и не пить, но ел и пил, нарушил две.
Тот, кто поклялся не есть, ел ржаной и пшеничный хлеб, считается нарушителем одной клятвы; если же он, поклялся не есть ни ржаного, ни пшеничного хлеба, но ел и ржаной и пшеничный, нарушил две.
Если поклялся не пить и пил разные виды напитков, нарушает клятву один раз, если же перечислил напитки, которые клянется не пить, то отпив каждого из них, всякий раз становится нарушителем клятвы.
Если поклялся не есть и ел несъедобные вещи, клятву не нарушает.
В случае же, если он ел пищу, запрещенную Торой, он нарушил клятву, — говорят Учителя.
Нет, клятву он не нарушил, но совершил преступление иного рода, — говорит раби Шимон (великий Учитель Мишны, 2‑й век)...
Обзор предыдущего листа мы завершили, процитировав текст Мишны, в которой говорится о различных нюансах законов о клятвах, касающихся еды и питья.
На нашем листе Талмуд начинает анализировать положения Мишны и приводит высказывание раби Хии бар Авины, который от имени Шмуэля (Учитель Талмуда первого поколения; 3‑й век) говорит: если человек поклялся не есть, то даже если он только пил, это считается нарушением данной им клятвы.
Логически это вполне понятно. Ведь когда кто-то приглашает своего друга “зайти перекусить”, он, безусловно, намеревается не только потчевать гостя едой, но выставить на стол питье, и, значит, понятие “пить” в обиходе воспринимается как часть понятия “есть”.
В качестве источника данного положения Мишны Талмуд цитирует фрагмент Торы: “И купишь ты на эти деньги всего, что возжелает душа твоя — мяса крупного и мелкого скота, и вина, и хмеля... и будешь есть там, перед Всевышним” (Дварим, гл. 14, ст. 26).
Мы видим, что и по отношению к вину и хмелю Тора использует выражение “есть”, а значит, это включает в себя также и понятие “пить”.
В нашей Мишне так и сказано, — говорит Рава (величайший Учитель Талмуда; Вавилон, 4‑й век). — Тот, кто поклялся не есть, написано в ней, даже если он не только ел, но и пил, нарушает клятву лишь один раз.
Но почему тогда в продолжении Мишны сказано, что человек, который поклялся не есть и не пить, а затем ел и пил, нарушает клятву дважды? — выдвигает вопрос Абайе (амора, один из крупнейших Учителей Талмуда в Вавилоне; первая половина 4‑го века). — Ведь если понятие “пить” уже включено в понятие “есть”, то человек, который произнес слова: “Клянусь не есть”, уже запретил себе пить, а подчеркнув — “Клянусь не есть и не пить”, ничего не добавил к этому запрету, как если бы он сказал — “не пить и не пить”.
В результате анализа Талмуд приходит к выводу, что, хотя тот, кто клянется просто “не есть”, и включает сюда также запрет на питье, однако, если он подчеркивает — “не есть и не пить”, то он относится к собственному высказыванию, как к двум различным запретам и, в случае если он и ел и пил, считается, что он нарушил клятву дважды.
Талмуд обращает внимание, что в клятвах чрезвычайно важна форма высказывания. Настолько, что от нее, как правило, зависит количество нарушений, допущенных тем, кто поклялся и не выполнил обещанное. И показывает это на конкретных примерах.
Если человек, как написано в нашей Мишне, клянется не есть ни ржаного хлеба, ни пшеничного, ни гречишного, ел все три вида хлеба, он нарушил три клятвы. Откуда мы знаем, что он таким образом накладывает на себя три запрета? А, может быть, он хотел подчеркнуть, что эти три вида не будет, есть, но любой другой вид хлеба от этого не становится для него запрещенным? — спрашивает Талмуд. И отвечает: в таком случае ему следовало бы сказать: “Клянусь не есть ржаной, пшеничный и гречишный хлеб”. Но сам факт, что он подчеркнул, что клянется не есть “ни ржаного хлеба, ни пшеничного, ни гречишного” (такая форма клятвы представлена в Мишне), позволяет нам утверждать, что он относится к своим словам, как к трем различным клятвам.
А, может быть, он сказал так, чтобы подчеркнуть, что клянется не есть каждый из видов хлеба в отдельности, а не в смеси друг с другом? — снова спрашивает Талмуд. И дает такой ответ: в таком случае выразился бы иначе: “Клянусь не есть ржаного хлеба, а так же пшеничного и гречишного”, а сказав: “Ни ржаного хлеба, ни пшеничного хлеба, ни гречишного хлеба”, он разделил этим свое высказывание на три клятвы.
Далее, как мы помним, в Мишне сказано, что тот, кто поклялся не есть и съел нечто несъедобное, не считается клятвопреступником. Однако если он съел пищу съедобную, но запрещенную Торой (например, кусок некошерного мяса), согласно той грани Истины, которую усматривает в этом вопросе большинство Учителей — считается нарушителем клятвы; согласно другой грани Истины, которую усматривает в этом вопросе раби Шимон — таковым не считается.
Раби Йоханан (величайший Учитель Талмуда в Эрец Исраэль, 3‑й век) объясняет, что разное видение проблемы обусловлено точкой зрения на содержание клятвы. Когда поклявшийся имел в виду, что не будет есть и запрещенные, и разрешенные Торой вещи, например, сказал: “Клянусь не есть ни кошерное мясо, ни — трефное”, в данном случае, как говорят Учителя, поскольку клятва действительна по отношению к кошерному мясу, она действительна и по отношению к некошерному (ведь это одна и та же клятва), и тогда даже, если поклявшийся съест кусок трефного мяса, это будет считаться нарушением клятвы.
Однако, раби Шимон говорит, что клятва в принципе не может быть действительной по отношению к некошерному мясу. Ведь народ Израиля уже поклялся у горы Синай, что будет соблюдать все законы Торы, включая запрет есть некошерное, а значит, такая клятва к уже существующему запрету Торы ничего не добавляет...
Наш лист углубляется в дискуссию предыдущего листа (см. обзор листа 23), в которой под разными углами зрения рассматривается текст Мишны. В частности, здесь идет речь о предпоследнем положении Мишны (см. обзор листа 22), где обсуждается вопрос: нарушил ли человек данную им клятву не есть, если съел что-то некошерное?
Как мы помним, большинство Учителей говорят, что такой человек — клятвопреступник, а раби Шимон (великий Учитель Мишны, 2‑й век) говорит, что клятву в этом случае он не нарушил.
Талмуд отмечает, что Реш Лакиш (один из величайших Учителей Талмуда, ученик, а потом и коллега раби Йоханана, имя которого мы часто встречаем в Талмуде, а на предыдущем листе он разъяснял суть данной дискуссии — см. обзор листа 23; 3‑й век) открывает в этом вопросе еще одну грань Истины.
Рейш Лакиш проводит аналогию между двумя дискуссиями: между Учителями и раби Шимоном (один из крупнейших Учителей Мишны, 2‑й век) — см. обзор листа 23; и между Учителями и раби Акивой (великим коллегой раби Шимона), по поводу Мишны, частично процитированной нами в обзоре листа 20 (об этой дискуссии — см. обзоры листов 21 и 22), где говорилось о том, запрещает ли клятва — “не есть”, съесть менее кезайта (минимальное количество пищи, примерно равное маслине). И исходит из того, что решение вопроса, будет ли поведение поклявшегося человека нарушением, зависит от понимания контекста Мишны.
Так, например, Учителя, дискутирующие с раби Акивой, говоря, что человек не нарушит клятву, если съест, скажем, половину кезайта некошерной еды, прочитывают в Мишне ситуацию, когда поклявшийся подчеркнул, что он клянется не есть вообще ничего. Отправной точкой их логической структуры служит факт, что Тора за съеденную в таком ничтожно малом количестве некошерную еду наказание не предусматривает...
Раби Йоханан, с позиций открывшейся ему грани Истины, объясняет, что разное видение проблемы обусловлено точкой зрения на содержание клятвы. Если человек сказал, что не будет есть и запрещенные, и разрешенные Торой вещи, например — “Клянусь не есть ни кошерное мясо, ни — трефное (некошерное)”, клятва действительна по отношению и к кошерному мясу и к некошерному, следовательно, если поклявшийся съест, допустим, крошечный кусочек свинины, он свою клятву нарушил.
Здесь, вероятно, уместно напомнить (как мы неоднократно делали в наших обзорах), что дискуссии Учителей на страницах Талмуда — не споры, где каждый, пусть и аргументировано, “доказывает собственное мнение”. Вникая в тончайшие нюансы сути тех или иных проблем, наши Учителя открывают различные грани Истины, которые в процессе обсуждения складываются в общую картину, позволяющую приблизиться к пониманию самой Истины.
И наш лист — довольно яркий пример подобной “нюансировки” проблем. Оттенки различий между гранями здесь столь тонки и глубоки, что для их правильного понимания необходим достаточный опыт в чтении талмудических текстов.
Поэтому, не вникая в детали, постараемся вычленить лишь принципиальную сущность позиций Реш Лакиша и раби Йоханана.
Закон, гласящий, что некий запрет (например, запрет есть что-либо в некий день), включающий в себя различные виды еды, — говорит Реш Лакиш, — часть из которых, сама по себе, разрешена Торой (скажем, кошерные продукты), а часть — запрещена (например, некошерные виды еды), будучи действительным по отношению к разрешенной, кошерной еде, становится действительным также и по отношению к запрещенным. Человек, который ест, например, некошерную еду в день поста, когда есть вообще нельзя, нарушает двойной запрет.
Однако, — продолжает Реш Лакиш, — к тому человеку, который сам “создал” себе запрет на еду своей клятвой, этот закон не относится. Если он съел что-то некошерное (в незначительно малом количестве), он свою клятву не нарушил.
Раби Йоханан относит этот закон лишь к ситуации, когда сам запрет (например, запрет есть в некий день), существует объективно, независимо от воли человека и его клятвы. Так, например, тот кто в Йом-Кипур ест некошерное мясо, не только нарушает частный запрет есть некошерное мясо, но и запрет есть в Йом-Кипур вообще.
Итак, мы могли убедиться, что точки зрения Реш Лакиша и раби Йоханана не противоречат друг другу, они лишь подходят к проблеме как бы с разных сторон, открывая разные грани Истины...
Александр Капер
Если на предыдущих листах (см. обзоры листа 22, 23 и 24) мы рассматривали в основном градации клятв с точки зрения их содержания (словесной формы выражения), то на нашем листе Талмуд рассматривает клятвы, подразделяя их по иному принципу — анализируя, как связано их содержание с различными обстоятельствами.
В Мишне нашего листа читаем:
Есть клятвы, которые относятся лишь к самому человеку, который клятву произносит, и есть клятвы, которые касаются других людей. Есть клятвы, которые даются ради какой-либо выгоды, и есть клятвы, которые ни с какими выгодами не связаны...
Анализируя текст Мишны, Талмуд, прежде всего, выдвигает вопрос, к какому времени могут относиться клятвы таких типов. И приводит диалог раби Ишмаэля (великий Учитель Мишны, 2‑й век) и раби Акивы (коллега раби Ишмаэля).
Понятие “клятва” относится только к будущему времени, — говорит раби Ишмаэль. Ибо в Торе сказано: “...чтобы сделать хорошее или плохое” (Ваикра, гл. 5, ст. 4).
Если так, — говорит раби Акива, — то любая клятва может быть связана лишь с улучшением чего-либо или — ухудшением. Но ведь клятвы даются и поводу других действий...
В Торе (там же) написано: “...который выразит устами”, — отвечает раби Акиве раби Ишмаэль. — То есть, человек может оговорить в своей клятве всякие действия...
Но если мы ведем речь о “всяких действиях”, то клятвы могут относится и прошедшему времени, — заключает раби Акива.
Талмуд отмечает: есть случаи, когда законы клятвы строже законов обета, и, наоборот, когда законы обета строже законов клятвы. И разъясняет, что обеты могут иметь отношение и к исполнению заповедей Торы. Клятвы, принятые по поводу какой-либо заповеди — не действительны, ибо еврейский народ, когда души евреев всех поколений стояли у горы Синай, уже поклялся в том, что будет исполнять мицвот (заповеди), записанные в Торе.
Кроме того, обет всегда относится к какому-то конкретному предмету, для клятвы это не обязательно.
Талмуд приводит интересный пример, демонстрирующий, что человек может получить наказание сразу же после того, как поклялся. Скажем, человек клянется, что не будет спать три дня. Поскольку такая клятва невыполнима, ее сразу же признают ложной и того, кто ее произнес, не откладывая, наказывают.
Талмуд приводит еще один пример, на этот раз, выдвигая его для всестороннего анализа.
Допустим, человек клянется, что бросит (или не бросит) камень в море. Спрашивается: как расценивать клятву, если человек дал ее, имея в виду кого-то другого?
Тут можно усмотреть “подвопросы”. Скажем, такой: когда речь идет о действии, которое уже свершилось, считать ли такую клятву действительной, если понятно, что она, отнесенная к будущему времени, силы не имеет, ибо тот, кто клянется не контролирует ситуацию и не может отвечать за будущие действия другого человека?
Чтобы разрешить этот вопрос, Талмуд использует метод сравнительного анализа и возвращается к дискуссии раби Ишмаэля с раби Акивой.
Раби Ишмаэль говорит, что клятва может относиться только к будущему времени.
Иную грань Истины открывает в этой проблеме раби Акива. Он подчеркивает, что и в том случае, когда клятва, обращенная в будущее не действительна, она может иметь силу по отношению к прошлому.
Здесь Талмуд обнаруживает, что дискуссия раби Ишмаэля и раби Акивы не приближает к разрешению вопроса о клятве, касающейся камня, брошенного в море.
Быть может, случай с камнем сравним с ситуацией, когда дается клятва по поводу исполнения заповедей.
В Мишне об этом сказано:
Если человек поклялся, что не исполнит заповедь, но исполнил, он — свободен от ответственности. Если поклялся, что не исполнит и — не исполнил, тоже — свободен от ответственности...
Если человек в ответе за данную им клятву, не касающуюся исполнения заповедей, — говорит раби Иегуда бен Батейра, — то за клятву, в которой он говорит об исполнении заповедей Торы, он в ответе — тем более. Ведь народ Израиля еще у горы Синай поклялся исполнять заповеди.
Но тогда возникает вопрос: как вообще может человек дать клятву, что не исполнит какую-либо заповедь, если на Синае уже дана клятва об исполнении всех заповедей Торы? Разве не следует считать ее ложной?..
Рав Ѓамнуна приводит закон: если сказал: “Я не ел сегодня” или — “Сегодня я не накладывал тефиллин(как того требует Тора; специальные коробочки, в которые вложены пергаменты с отдельными фразами из Торы; с помощью специальных кожаных ремешков накладываются на левую руку и голову)”, а собеседник попросил — “Поклянись!” и в ответ на клятву произнес — “Амен”, человек, давший клятву, несет ответственность за свои слова.
Но в отношении будущего времени... Если о еде человек может сказать — “Не буду есть”, то как же быть с тфиллином? Ведь ежедневно, кроме субботы, накладывать тефиллин — заповедь Торы. И получается: если все же поклялся по поводу тефиллина на будущее, значит — дал ложную клятву.
Талмуд задается вопросом: что такое напрасная клятва?
И отвечает: напрасной считается клятва, когда человек говорит в ее тексте о вещи, которая всем известна. Например, клянется, что каменный столб на центральной площади — из золота.
Разъясняет Талмуд и значение другого типа клятвы — клятва-свидетельство.
К примеру, сказал человек: “Клянусь, что не знаю ничего такого, что могло быть стать свидетельством в твою пользу”. А потом выяснилось, что — знал.
Этот проступок человек должен исправить приношением в Храме.
Талмуд подчеркивает, что у клятвы-свидетельства есть одна уникальная особенность: человек несет ответственность за ее нарушение в любом случае, сделал он это намеренно или — по ошибке...
На нашем листе Талмуд продолжает обсуждать законы, связанные с различными видами клятв.
В предыдущем обзоре (см. обзор листа 25) мы упоминали высказывание раби Ишмаэля (великий Учитель Мишны, 2‑й век), смысл которого сводится к тому, что человек несет ответственность лишь за клятвы, относящиеся к будущему. Раби Акива (крупнейший Учитель Мишны и коллега раби Ишмаэля), как мы помним, усматривает в этом вопросе иную грань Истины и распространяет ответственность и на прошлое.
Талмуд подчеркивает, что Учителя, изучая положения Торы по данному поводу, руководствуются разными принципами.
В своем исследовании раби Ишмаэль, делающий вывод, что нарушитель клятвы не должен исправлять свой проступок приношением в Храме, исключает случай, когда человек нарушил клятву предумышленно. А раби Акива, настаивающий на приношении — ситуацию, когда клятва дана человеком вынужденно.
Что такое “вынужденная” клятва? — спрашивает Талмуд.
И объясняет: к такому виду клятв причисляют клятвы, которые даны человеком в силу определенных обстоятельств.
Иллюстрируя свое объяснение, Талмуд приводит конкретный пример.
Рав Каѓана и рав Аси учились у Рава (столь великий и известный Учитель Талмуда первого поколения, что звание “рав” стало его именем, и все знали, о ком идет речь; 3‑й век). И поспорили они, и каждый подтвердил свои слова клятвой.
Один произнес:
— Клянусь, что Рав сказал то-то...
— Клянусь, что Рав сказал другое... — произнес другой.
Они пошли к Раву, чтобы он рассудил их.
— Прав только один из вас...
— А я, что же — дал ложную клятву? — спросил другой.
— Твоя клятва не называется ложной, — ответил Рав. — Ибо ты увидел здесь иную грань Истины.
Далее Талмуд детально обсуждает ситуации, когда человек забыл свою клятву полностью или частично.
Объясняет рав Йосеф (великий Учитель Талмуда третьего поколения, начало 4‑го века): если сказал человек — “Клянусь, что не буду есть пшеничный хлеб” и протянул руку, чтобы взять ячменный, а случайно попался ему именно пшеничный и он съел его, это означает, что он помнит свою клятву, помнит — объект клятвы, но нарушение было совершено по ошибке и ответственности за это он не несет.
Что делать, если человек забыл не только об объекте клятвы, но и о том, что поклялся? — спрашивает Талмуд.
Если ему напоминают о данной клятве, и он тут же перестает есть, значит забыл, что поклялся и должен исправить проступок приношением в Храме, — говорит раби Ами (Учитель Талмуда в Эрец Исраэль; 3‑й век). — Если напомнили ему об объекте клятвы и он раскаялся, понятно, что забыл он об объекте клятвы, и приношение с него не требуется.
Что подразумевается под понятием “ошибочная клятва”, если она относится к прошлому? — спросил Рава (величайший Учитель Талмуда; Вавилон, 4‑й век) у рава Нахмана (Учитель Талмуда второго-третьего поколения; 3‑й век). Если человек клянется, зная что его слова — неправда, это — умышленное нарушение клятвы, предполагающее определенное наказание. Если — не знает, о чем говорит, ситуация расценивается как “вынужденная”, и от ответственности человек освобождается.
“Ошибочная” клятва подразумевает, — отвечает рав Нахман, — что дающий клятву человек владеет ситуацией, но не знает, какую ответственность он несет и требуется ли от него приношение в Храме в случае ее нарушения.
В этом, как видим, законы клятв — уникальны, ибо во всех остальных случаях человек не освобождается от ответственности только по той причине, что не знал, что может снять с себя вину приношением в Храме.
Что делать, если человек поклялся, что не будет есть хлеб, но попал в ситуацию, когда отказ хлеба угрожает его жизни? — выдвигает вопрос Равина (редактор окончательного варианта Талмуда; конец 5‑го века).
Ответ очевиден. Мы знаем, что во всех случаях Тора настолько высоко ценит человеческую жизнь, что при угрозе на второй план отодвигается исполнение почти всех ее заповедей.
Но если речь идет о человеке, который страдает от того, что не ест хлеб, — уточняет Талмуд, — и, дав клятву, а потом, забыв о ней, нарушает ее, ему предстоит исправить проступок приношением в Храме...
На нашем листе Талмуд рассматривает соотношение законов о клятве с другими законами Торы, а также — клятвы, связанные с намерением принести пользу окружающим или нанести кому-то ущерб.
Обсуждая различные ситуации, мы уже говорили о клятвах, касающихся исполнения некоторых заповедей Торы, о том, что такие клятвы — излишни, ибо у горы Синай весь еврейский народ дал клятву исполнять законы Торы (см. на сайте, к примеру, обзор листа 23). Теперь Талмуд углубляется в тему и выводит общие принципы.
Если человек дал клятву, не имеющую отношения к заповедям Торы — обещал сделать что-то (или не сделать) — и нарушил ее, его наказывают, — говорит раби Иегуда бен Батейра. — Тем более, его следует наказать, если он нарушил клятву, касающуюся той или иной заповеди — нарушил обещание исполнить (или не исполнить) ее.
Клятвы по поводу исполнения заповедей — совершенно иное дело, — говорят другие Учителя. — Тут, если человек поклялся не исполнять заповедь Торы, но исполнил, он свободен от ответственности. Но он вообще не должен был давать такую клятву, ибо человек не может по своему желанию отменять заповеди.
Но, может быть, за то, что он нарушил клятву в данном случае (обещал не исполнять заповедь, но — исполнил), его тоже следует наказывать? — спрашивает Талмуд. Ведь написано в Торе о клятвах: “...сделать плохое или хорошее” (Ваикра, гл. 5, ст. 4).
Эта фраза к исполнению заповедей не относится, — отвечают Учителя. — Здесь речь идет лишь о случаях, когда у человека есть “право” делать не только “хорошее”, но и — “плохое”. Что касается заповеди Торы, у него нет права ее отменять...
Талмуд выдвигает вопрос: освобождается ли от ответственности тот, кто поклялся сделать себе что-то плохое и — не сделал; или поклялся нанести ущерб другому и — не нанес?
И отвечает: в данном случае речь идет о действиях, которые запрещены Торой. Поэтому здесь “нарушение” клятвы освобождает человека от ответственности.
А если речь идет о добрых делах — обещал человек сделать что-то хорошее и не сделал? — спрашивает Талмуд.
И отвечает: именно такие ситуации и предусматривает Тора, говоря о том, что за нарушение клятвы человеку полагается наказание.
В Мишне нашего листа сказано:
Если человек повторил (слово в слово) свою клятву дважды или трижды, и нарушил ее, если — намеренно, то его наказывают ударами плетью, если — по ошибке, с него требуется лишь одно приношение в Храме...
Если дал две разные клятвы (по одному поводу), несет за это ответственность, если не обратился к раввинам и не попросил снять с него первую клятву.
Если человек дал напрасную клятву, в случае ее намеренного нарушения, его наказывают плетью, если — по ошибке, он свободен от ответственности.
Наши Учителя рассматривают самые разнообразные варианты клятв и по каждому случаю выносят решение.
Если человек поклялся — “не буду есть этот каравай”, то, как только съел первый кусочек от него, клятву нарушил и вина — на нем, — говорит Рава (величайший Учитель Талмуда четвертого поколения; 4‑й век). — Но если добавил: “не съем этот каравай”, возложит на себя вину, только если съест его целиком.
Тут вторая клятва лишь дополняет первую и не противоречит ей, — подчеркивает Талмуд.
На нашем листе Талмуд продолжает обсуждать детали текста клятвы, определяющие, несет ли человек ответственность в случае ее нарушения.
Как и на предыдущем листе (см. обзор листа 27), проблема исследуется на том же примере — клятва по поводу “хлебного каравая”.
Как мы помним, речь шла о двух клятвах. Человек сказал: “Не буду есть этот каравай”. А потом — дополнил: “Я не съем этот каравай”.
В первом случае, как мы говорили, он — виноват, если съест от этого каравая даже крошечный кусочек. Но, отменив первую клятву своим дополнением, он будет признан виновным, только если съест весь каравай целиком.
Ситуацию уточняет Рава (величайший Учитель Талмуда четвертого поколения; 4‑й век). Если человек ел этот каравай и от него остался кусочек, величиной с маслину (кезайт), — говорит он, — у него еще есть возможность отменить первую клятву; если съел целиком, клятва остается в силе, и он нарушил ее.
Почему, когда речь идет о первой клятве — “не буду есть этот каравай”, вина ложится на того, кто ее произнес, буквально с первой съеденной крошки, — спрашивает Талмуд, — но дополнение (своего рода разъяснение клятвы) требует, чтобы от каравая осталось не менее кезайта?
Потому что, если человек съел каравай до конца, действие по поводу которого он клялся, остается в прошлом, — объясняет рав Аши (великий Учитель, редактор Вавилонского Талмуда, начало 5‑го века), — а клятва обратной силы не имеет.
Если человек, поклявшись, что не будет есть какой-либо конкретный каравай, съел его по ошибке, — говорит Амеймар (Учитель Талмуда, пятого поколения, конец 4‑го века), — он может исправить содеянное приношением в Храме; если же сделал это умышленно, подвергается наказанию плетью.
Попутно Талмуд приводит высказывание Шмуэля (Учитель Талмуда первого поколения; 3‑й век): если человека (при исполнении приговора) плохо привязали к столбу, и он освободился и убежал, к наказанию уже не возвращаются, ибо считается, что частично свое наказание этот человек уже получил...
На этом примере мы можем убедиться, что еврейский суд, осуществляя свою миссию, учитывает и психологию преступившего закон, расценивая ожидание наказания и приготовления к нему, как составную часть исполнения приговора.
Далее Талмуд выдвигает на обсуждение такую ситуацию: человек сказал — “клянусь, что не буду есть этот каравай, если съем тот”, и съел оба каравая.
Если первый каравай человек съел по ошибке, а второй — умышленно, — говорит Рава, — он освобождается от ответственности. Если первый — умышленно, второй по ошибке, признается виновным. Если оба каравая человек съел по ошибке, от ответственности он освобождается.
Но как расценивать его поступок, если он, поклявшись, оба каравая съел умышленно? — спрашивает Талмуд.
И отвечает: если человек съел второй каравай, а затем — первый, запрет на который он обусловил своей клятвой, ему полагается наказание.
В связи с клятвами Талмуд рассказывает на нашем листе такую историю.
Эйфа учил законы клятв у Рабы (великий Учитель Талмуда в Вавилоне; конец 3‑го века). И вот шел он как-то раз по улице и встретил своего брата Авили. И брат спросил у него:
— Как расценивается поведение человека, который дважды повторил одну и ту же клятву, сказал — “Клянусь, что не ел этого, клянусь, что не ел этого”, и оба раза солгал?
— Считается, что человек солгал один раз... — ответил Эйфа.
— Ошибаешься. Получается, он солгал дважды, и за каждое нарушение должен нести ответственность, — произнес Авили и снова задал вопрос:
А если сказал человек: “не съем девять фиников”, а потом сказал: “не съем десять фиников” — что тогда?
— За каждую из клятв он будет нести ответственность... — ответил Эйфа.
— И опять ошибаешься. Если он сначала съел девять фиников, то несет ответственность за нарушение клятвы, а вторая клятва уже теряет силу, — поправил брата Авили и спросил:
— А если — наоборот, сначала поклялся о десяти финиках, потом — о девяти... Что — в этом случае?
— Несет ответственность за одно нарушение, — сказал Эйфа.
— Нет, — снова не согласился с братом Авили. — Первой клятвой он запретил себе есть десять фиников, не девять. Поэтому клятва о девяти финиках остается в силе.
Спросили у Рабы: кто из братьев прав?
Поклялся, к примеру, человек, что не будет есть инжир и виноград, — дал им свое разъяснение Раба на конкретном примере. — А потом еще раз поклялся, что не будет есть инжир. Если он все же ел инжир, исправил свое поведение приношением в Храме, а потом ел виноград, то от ответственности этот человек освобождается. Ибо запрет на виноград — лишь часть его первой клятвы, вину за нарушение которой он искупил.
Так же и с финиками, — заключает Талмуд. — Если человек поклялся, что не съест десять фиников, а потом поклялся, что не будет есть девять фиников, в случае, если съел девять штук, исправил вину приношением в Храме и съел — десятый, на второй раз от ответственности он свободен, ибо десятый финик — часть клятвы. За частичное нарушение клятвы человек от ответственности освобождается...
На нашем листе Талмуд переходит к обсуждению проблем, связанных с напрасными клятвами.
Вскользь в наших обзорах мы уже упоминали о существовании клятв этого вида. Теперь же Мишна дает этому виду четкое определение.
К напрасным клятвам относятся:
— клятвы, в которых искажены общеизвестные сведения (к примеру, человек клянется, что столб, о котором все знают, что он из камня — золотой);
— клятвы о том, чего быть не может (допустим, человек клянется, что
видел летающего верблюда);
— клятвы, касающиеся не исполнения заповедей...
Всякий, кто поклялся не строить сукку на праздник Суккот или не накладывать тефиллин, — поясняет Талмуд, — дает напрасную клятву. И дополняет: к напрасной причисляется и такая клятва, которая дана после первой и противоречит ей. Например, если человек поклялся, что съест конкретный каравай хлеба, а потом поклянется — “клянусь, что не буду есть этот каравай”, его вторая клятва будет расценена как напрасная.
Обсуждая градации Мишны, Учителя задаются вопросом: какие сведения можно считать “общеизвестными”?
Отвечает Ула (Учитель Талмуда; Эрец Исраэль, 3‑й век): такие, которыми владеют, как минимум, три человека.
Что такое клятва о “невозможном” (невероятном)? — спрашивает Талмуд.
Рава иллюстрирует этот “подвид” напрасной клятвы примером. Если, допустим, человек говорит — “Клянусь, все плоды в мире будут запрещены мне, если я не видел летающего верблюда”, его клятва будет считаться напрасной.
А если человек, предположим, видел в небе очень большую птицу, назвал ее “верблюдом” и оперирует этим, собственным названием? — выдвигает свой вопрос Равина (редактор окончательного варианта Талмуда; конец 5‑го века).
В клятвах принимается во внимание лишь общепринятый смысл слов, — отвечают ему другие Учителя. — Ведь в суде, когда человек должен дать клятву, его предупреждают: “Знай, во внимание не принимается личное мнение или частное определение, которое ты можешь дать (на свой вкус)...”.
Такая постановка проблемы имеет под собой достаточно веские основания. Ведь, если не придерживаться такого правила, в отношениях между людьми может возникать путаница. Человек, положим, дал другому ведро деревянной стружки и клянется, что отдал ему монеты, потому что стружку называет монетами...
Рава (величайший Учитель Талмуда четвертого поколения; 4‑й век) рассказывает реальную историю. Один человек дал своему кредитору на хранение трость, в которой были спрятаны деньги — в сумме его долга. В суде он клялся, что вернул деньги и, по сути, не лгал. Однако после суда он пришел и забрал свою трость у кредитора. То есть его клятва, хоть и не была ложной, но связана с обманом.
Поэтому в клятве так важна полная ясность и точность.
Мишна продолжает:
Законы о напрасной клятве относятся как к мужчинам, так и к женщинам, к людям, соблюдающим еврейскую традицию и — не соблюдающим, если даются дальним и близким родственникам, а также — чужим людям; они (эти законы) действительны не только при условии, что клятва дается в бет дине (еврейском суде), но и — вне его.
(При любых обстоятельствах) за намеренное нарушение (такой) клятвы преступника подвергают наказанию плетью (о телесном наказании — см. трактат Макот, Введение); за нарушение по ошибке — человек свободен от ответственности.
За умышленное нарушение данной в бет дине (еврейском суде), а также — вне его полагается телесное наказание, а за ошибочное — наказания не полагается.
Если (человек) нарушил клятву, к которой привели его другие люди, несет за ответственность (как и предыдущих случаях).
Если (человек) сказал: “Я не ел сегодня” или — “не накладывал тефиллин”, а другой произнес: “Я привожу тебя к клятве” и (в ответ человек) сказал — “Амен”, если солгал при этом, подвергается наказанию.
Источник последнего положения Мишны Талмуд находит в Торе, в том ее фрагменте, где говорится о соте (жене, которую муж подозревает в измене): “И сказала женщина — амен, амен” (Бамидбар, гл. 5, ст. 22).
Всякий, кто отвечает после клятвы — “Амен”, будто бы сам произнес клятву, — говорит Шмуэль (великий Учитель Талмуда первого поколения; 3‑й век).
Моше Гойхберг
Наш лист открывает четвертую главу трактата. И начинается она с обсуждения проблем, связанных с клятвами свидетельства, то есть с такими, которые вынужденно даются свидетелями, по требованию одной из сторон, участвующей в судебной тяжбе. Тот, кто произнес клятву такого рода, должен явиться в суд и свидетельствовать.
К примеру, некий человек говорит другому человеку: “Ты владеешь информацией, и я заклинаю тебя прийти в суд и свидетельствовать в мою пользу”. А тот отвечает: “Мне ничего неизвестно”. Такие слова в Талмуде называются “клятвой свидетельства из других уст”.
Или же человек по собственной инициативе клянется участнику тяжбы, что не владеет информацией. Это называется “клятвой свидетельства из собственных уст”.
Теперь обратимся к Мишне, которая, как всегда, задает направление обсуждения:
Клятву свидетельства произносят мужчины, но не (произносят) женщины, дальние, но — не близкие (родственники), люди, пригодные (для свидетельства), те, кто достоин ее произнести.
(Клятва свидетельства действительна) в бет дине (еврейском суде) и — вне его, если произнесена из собственных уст, — говорит раби Меир (один из крупнейших Учителей Мишны, ученик великого раби Акивы; 2‑й век), если — со слов других, человек несет ответственность, только если она произнесена в бет дине.
За клятву из собственных уст и за клятву со слов других человек несет ответственность, только если она произнесена в бет дине, — говорят другие Учителя.
Если свидетель умышленно дал ложные показания, он несет ответственность и за злонамеренную клятву свидетельства и за клятву по ошибке.
Если ложное свидетельство дано по ошибке, человек свободен от ответственности.
Но если клятва (при этом) — злонамеренная, путь исправления проступка — приношение оле ве-йоред (поднимающееся и опускающееся в цене — подробнее см. в обзоре листа 2).
Исследуя Мишну, Талмуд приводит цитату из Торы: “И предстанут двое мужчин, между которыми есть спор, перед Всевышним, перед священнослужителями и судьями, которые будут в те дни” (Дварим, гл. 19, ст. 17). И задается вопросом: кого в данном случае Тора подразумевает под выражением “двое мужчин”: идет здесь речь о свидетелях или — об истце и ответчике?
Проведя тонкий анализ, Талмуд приходит к выводу, что говорится здесь именно о свидетелях. И эта фраза служит источником положения Мишны о том, что свидетельствуют в суде только мужчины.
Из этого же фрагмента Торы Талмуд делает и еще один, весьма неожиданный вывод: оба, и истец и ответчик должны либо стоять, либо сидеть перед судом. И объясняет: если один будет стоять, а другой — сидеть, тот, кто стоит, может подумать, что суд отдает предпочтение сидящему. И от этого, почувствовав себя неловко, не сумеет ясно изложить свои требования.
Сказано в Торе: “...По справедливости суди ближнего своего” (Ваикра, гл. 19, ст. 16).
В этой фразе Талмуд также усматривает идею, что истцу и ответчику должны быть созданы равные условия. Оба они перед судом либо сидят, либо стоят. Кроме того, предоставляя им слово, суд должен либо ограничить обоих определенным регламентом, либо — дать каждому высказаться свободно.
Однако из той же фразы Торы Талмуд делает и еще один вывод — о преимущественном праве на суд знатоков Торы. Если такой человек обращается в бет дин, его дело рассматривается в первую очередь.
Талмуд отмечает, что в суде порой складываются ситуации, когда исход дела зависит не от свидетельств и не от содержания клятв, данных истцом и ответчиком, но — от отношения судей к существу дела.
В качестве примера Талмуд пересказывает случай, который подробно разбирается в трактате Кетубот.
Человек, умирая сказал: “Все мое имущество дарю Тувье”. И пришли два человека по имени Тувья. Кому из них отдать имущество покойного?
Один из претендентов оказался знатоком Торы, праведником. И судьи отдали предпочтение ему — на том основании, прежде всего, как комментирует решение суда Раши (раби Шломо бен Ицхак, величайший комментатор Торы, Танаха и Талмуда; Франция, 11 век), что такой человек солгать не может.
Внук Раши, рабейну Там объясняет это решение суда иначе. Суд мог отдать предпочтение одному из претендентов, — говорит он, — если оба они — знатоки Торы и праведники. В этом случае судьи вправе руководствоваться собственной интуицией.
Талмуд рассказывает еще одну историю.
Жена рава Ѓуны (Учитель Талмуда второго поколения, 3‑й век) обратилась в суд под председательством рава Нахмана (коллега рава Ѓуны).
И вот она должна войти в зал судебных заседаний... Существует правило, согласно которому перед мудрецом Торы следует встать. А также — перед его женой, ибо она — как бы часть его самого. Но тогда противостоящая ей в суде сторона почувствует, что ей отдается предпочтение, и будет смущен. Как поступать в такой ситуации?
Рав Нахман нашел оригинальный выход из положения. Он велел своему слуге принести в зал заседаний гуся и в момент, когда жена рава Ѓуны войдет, бросить этого гуся на него, рава Нахмана.
Так и сделали. Гусь полетел прямо на рава Нахмана, тот, разумеется, вскочил и тем самым, с одной стороны, выказал необходимое уважение жене рава Ѓуны, с другой — создал ситуацию, когда никто не подумал, что он отдает ей предпочтение.
Далее Талмуд приводит такую цитату из Торы: “Сторонись неправды...” (Шемот, гл. 23, ст. 7). И выводит из нее несколько судебных правил. Однако мы назовем и обсудим их в нашем следующем обзоре...
На нашем листе Талмуд продолжает тему, поднятую на предыдущем листе — обсуждает правила (см. обзор листа 30), выведенные из фразы Торы: “Сторонись неправды” (Шемот, гл. 23, ст. 7).
Вот они:
1. Судья не должен “искать адвоката своим словам”.
Имеется в виду ситуация, когда судья чувствует, что его решение спорно. В таком случае он не должен приводить всевозможные подтверждения правильности своего решения. Ему следует еще раз тщательно взвесить собственные аргументы, которые привели его к такому решению.
2. Нельзя призывать в свидетели человека, про которого судья знает, что он — вор, хотя официально это и не объявлено. Ибо в Торе сказано: “Сторонись неправды”.
3. Если судья чувствует, что обманут свидетелями, он не вправе сказать: “Выношу решение на основании свидетельских показаний, а ответственность ляжет на плечи свидетелей”.
4. Ученик, который обучается Торе у учителя-судьи, не должен молчать, если видит, что правда — на стороне бедняка, не богача.
5. Ученик, который обнаружил, что его учитель-судья ошибается, не должен ждать, когда суд закончится, чтобы потом разбить доводы учителя и самому вершить суд.
6. Ученик не должен присоединяться в суде, по просьбе своего учителя, к свидетелю (когда по делу есть лишь один свидетель, а для судебного решения, как мы знаем, нужны два свидетеля).
Талмуд комментирует это правило таким образом. Здесь не может идти речь о даче ложных показаний, ибо это запрещено одной из Десяти великих Заповедей — “не лжесвидетельствуй” (Шемот, гл. 20, ст. 13). В данном случае учитель просит своего ученика просто, без показаний, постоять рядом с единственным свидетелем по делу, чтобы обвиняемый (ответчик) подумал, что нашелся второй свидетель и признался в содеянном. Так вот, даже этого делать ученику нельзя.
7. Человек, потребовавший с другого 100 зуз (денежная единица времен Талмуда), не может предъявить ему иск на 200 зуз — в расчете, что суд обяжет ответчика дать клятву по поводу первой, а потом — второй суммы; клясться ответчик не захочет и заплатит.
Эта ситуация также — нарушение указания Торы: “Сторонись неправды”. Поясним: если ответчик признает часть предъявленной суммы долга, а другую часть — отрицает, суд обязывает его дать клятву, что вторая часть не входит в сумму его долга. Но если ответчик поклялся, его могут обязать дать клятву и по другому поводу — относительно второго требования истца.
8. Не должен человек, который взял взаймы деньги отрицать свой долг в суде, а вне суда — признавать иск кредитора — только для того, чтобы не обязали его клясться по другому поводу.
9. Если в суд, чтобы разрешить спор пришли двое, и один из них — в плаще, стоимостью в 100 манэ (денежная единица, равная 100 зуз), а другой — в лохмотьях, богатею говорят: “Оденься, как он, или мы оденем его так, как одет ты”. И это означает, что богатый проиграет дело и заплатит бедному.
10. Судье нельзя начинать выслушивать одну сторону, участвующую в тяжбе, пока не придет в суд вторая сторона. Также и самому участнику тяжбы не следует рассказывать судье о деле, пока в суд не придет его противник.
11. Если двое судятся, третий не вмешивается. То есть имеется в виду имущественный спор. Например, если два человека оспаривают право на участок земли, третий не должен его покупать...
На этом листе Талмуд продолжает обсуждает правила произнесения и принятия свидетельской клятвы.
В Мишне по этому поводу сказано:
Как дается клятва свидетелями?
Сказал (истец) двоим: “Придите и свидетельствуйте в мою пользу”. (Ответили эти двое) — “Клянемся, что не знаем (ничего), чтобы свидетельствовать за тебя”. Или (просто сказали): “Не знаем (ничего), чтобы свидетельствовать за тебя”. (А истец тогда) говорит им: “заклинаю вас...”. И они произнесли в ответ “Амен” (истинно).
Если отрицали (возможность) своего свидетельства (в суде) вместе (одновременно, а потом было доказано, что обманывали), оба несут ответственность (исправляют свой проступок приношениями в Храме). Если — один за другим, первый несет ответственность, а второй (от ответственности) освобождается...
Анализируя Мишну, Талмуд приводит историю, рассказанную Шмуэлем (Учитель Талмуда первого поколения; 3‑й век).
Увидели свидетели, как человек, который был истцом в суде, бежит за ними. Остановились они и говорят:
Зачем ты бежишь за нами? Клянемся, что не знаем ничего и не можем за тебя свидетельствовать...
В такой ситуации, — объясняет Талмуд, — даже если они обманывали, и знали, о чем говорить в суде, от ответственности они все равно освобождаются.
Почему, спрашивается?
Потому что не слышали из уст истца просьбу свидетельствовать, а факт, что он за ними бежал, ни к чему их не обязывает. Хотя, разумеется, нет ничего хорошего в том, что свидетели дали ложную клятву.
В аналогичной ситуации (истец бежит за свидетелями, а те в свидетельстве ему отказывают) с клятвой о залоге, когда один человек утверждает, что дал другому в залог ценную вещь, а тот отрицает это, вывод — иной. Свидетели, если будет доказано, что они знали суть дела, признаются виновными, и путь исправления для них — приношения оле ве-йоред (“поднимающееся и опускающееся в цене — об этом см. в обзоре листа 2) в Храме.
Талмуд обсуждает положение Мишны, в котором сказано об одновременном отказе свидетелей от показаний, выдвигая вопрос: как могут двое людей одновременно что-то произнести? И по аналогии рассказывает такую историю из трактата Бхорот.
У одного скотовода овца родила двоих первенцев-близнецов. И оба были самцами. По закону первый приплод мужского рода следует отделить для коэна (служителя в Храме).
Раби Йоси а‑Галили (Учитель Мишны, 2‑й век) сказал, что коэну следует в данном случае отдать обоих ягнят, ибо может быть такое, что головы их вышли из чрева матери одновременно.
Такова грань Истины, которую открыл в этом вопросе раби Йоси. Однако многие другие Учителя усматривают здесь иную грань Истины. Два события не происходят одновременно, — говорят они.
Талмуд, возвращаясь к своему вопросу, дает уточнение: “одновременно” в формулировке положения Мишны означает, что свидетели произнесли свои отказы от свидетельства в минимально короткий период времени, который (на языке Талмуда) называется — “момент речения”. То есть — временной отрезок, необходимый, чтобы произнести фразу “Мир тебе, учитель мой”.
Но можно ли за это время произнести отказ от свидетельства?
Талмуд отвечает: когда первый закончил говорить, второй не ждал, чтобы начать говорить, более “момента речения”; и тогда считается, что они высказались одновременно.
Далее Талмуд рассматривает вопрос: почему в случае, когда свидетели отказываются давать показания один за другим, первый, как говорит Мишна, несет ответственность, второй — от ответственности свободен?
Чтобы понять, в чем тут дело, следует пояснить, что свидетель, отрицающий возможность давать показания, может привлекаться к ответственности, если своим отказом наносит истцу материальный ущерб.
Первый свидетель, отказавшись, лишает истца шанса доказать свою правоту и получить то, что ему причитается, ибо одного свидетельства (даже если второй согласится свидетельствовать) для вынесения судебного решения, как мы знаем из наших обзоров трактата Санѓедрин, недостаточно. Когда отказывается свидетельствовать второй, он уже ничего не добавляет к ситуации.
Однако раби Элазар бен Педат (Учитель Талмуда, Эрец Исраэль, конец 3‑го века) открывает в этом вопросе иную грань Истины. В делах по материальным искам, — говорит он, — можно принимать решения и на основании свидетельских показаний одного человека.
Талмуд разъясняет: при наличии одного свидетеля выносят приговор, если ответчик дает клятву (или, наоборот, от клятвы отказывается), это будет иметь последствия материального плана. Поэтому, с точки зрения раби Элазара и один свидетель считается виновным и несет ответственность, если, владея нужной информацией, отказывается представить ее суду, дав ложную клятву о том, что не располагает необходимыми сведениями. И путь исправления его проступка — приношение в Храме.
Барух Шнайдер
На нашем листе Талмуд сосредотачивает внимание на ситуациях, при которых свидетели, поклявшиеся ответчику дать показания в суде в его пользу и нарушившие клятву, несут за это ответственность и исправляют свой проступок приношением в Храме.
Однако, прежде чем процитировать Мишну, дадим необходимые для понимания ее сути разъяснения.
Отметим, что материальные претензии, которые рассматривает бет дин (еврейский суд) могут иметь две составляющие:
— сумма, соответствующая стоимости причиненного материального ущерба;
— штраф, размер которого не зависит от реально нанесенного ущерба и определяется законами Торы.
Вор, к примеру, обязан заплатить владельцу украденной вещи ее двойную стоимость. То есть, по закону Торы, он возмещает стоимость незаконно присвоенного имущества и добавляет к ней назначенный судом штраф (в размере цены этого имущества).
Однако в случае, когда ответчик приходит в бет дин и признается в содеянном до появления в суде свидетелей, от уплаты штрафа он освобождается.
Но подчеркнем, что мы рассматриваем здесь не законы возмещения нанесенного ущерба, но — клятвы свидетелей, данные ими ответчику в связи с предъявленным им в суде иском.
Мы знаем, что бет дин может принять решение на основании свидетельских показаний. Тогда возникает вопрос: входит ли штраф в общую сумму иска?
С одной стороны, ответ на этот вопрос, казалось бы, должен быть положительным. Ведь в момент, когда свидетели клялись дать показания по делу, ответчик еще не пришел и суд и не признался в незаконном присвоении имущества, а значит, свидетели имели в виду всю сумму, которую по иску надлежит выплатить ответчику. С другой — за ответчиком в тот самый момент остается возможность еще до появления свидетелей в суде сделать судьям признание в содеянном.
Прочтем, что сказано по этому поводу в Мишне нашего листа:
Человек сказал свидетелям — “Заклинаю вас прийти в бет дин и дать показания, что такой-то должен (выплатить мне) за причиненный ущерб половину (такой-то суммы)”.
Или (заклиная) просил подтвердить, что ответчик должен (выплатить) ему стоимость ущерба в четырехкратном или пятикратном размере.
Или (заклиная) просил свидетельствовать о том, что некто соблазнил его дочь. Или — что его самого избил сын или — кто-то другой.
Или — что такой-то поджег принадлежащий ему стог в Йом Кипур...
Во всех (перечисленных) случаях в свидетельских показаниях учитывается лишь реальная сумма ущерба, а нарушившие клятву свидетели обязаны совершить приношение в Храме.
Из содержания Мишны мы видим, что сделанное до судебного разбирательства признание ответчика в содеянном, не оказывает никакого влияния на содержание показаний, которые свидетели, согласно своей клятве, дают в суде. Ибо они по закону лишь констатируют и описывают факт нанесения ущерба.
Анализируя Мишну, Талмуд вносит ситуативные уточнения.
Объясняет, в частности, что в том пункте, где Мишна говорит о возмещении половинной суммы ущерба, имеется в виду случай, когда, к примеру, из-под ног животного, принадлежащего ответчику, вылетели камешки, которые повредили сосуды истца. Тут ответчик, если и виноват в причиненном ущербе, то — косвенно, поэтому Тора, осуществляя принцип справедливости, предписывает возместить половинную сумму от стоимости ущерба.
Талмуд сообщает также, что четырехкратная сумма стоимости потери, согласно указаниям Торы, выплачивается за незаконно присвоенную и проданную или зарезанную чужую овцу; пятикратная — за зарезанного или проданного чужого быка.
Тут может появиться такой вопрос: почему Мишна включает в “общую схему” случаи, когда некто соблазнил дочь истца или — избил его? Разве здесь сумма, предъявляемая для уплаты ответчику, не является полностью штрафом, по поводу которого свидетели, как мы поняли из содержания Мишны, показания давать не могут?
Талмуд разъясняет, что, штрафная санкция — лишь часть наказания, которое полагается ответчику, избившему истца или соблазнившему его дочь. Ибо ему по закону предстоит оплатить также затраты истца на лечение, вынужденный простой в работе, моральный ущерб... А это расценивается как фактическая сторона ущерба, при обсуждении которой в суде важны свидетельские показания.
Мишна предыдущего листа (см. обзор листа 33) представила ситуации, когда свидетели, нарушив клятву или, скажем, утверждая, что им ничего неизвестно по данному судебному разбирательству, но выясняется, что они владеют необходимой информацией, обязаны исправить проступок приношением в Храме.
Мишна нашего листа описывает случаи, когда свидетели, допустившие такого рода нарушение, от ответственности освобождаются.
В нашей Мишне сказано:
Человек сказал свидетелям — “Заклинаю вас пойти в бет дин (еврейский суд) и свидетельствовать, что я — коэн”; или — “...что я — леви”; или — “...что я — коэн и не являюсь сыном разведенной женщины”.
Или человек (заклиная) попросил свидетелей, чтобы они подтвердили, что такой-то соблазнил свою дочь или избил его самого в субботу; или — что его избил сын.
Или — что в субботу такой-то поджег его стог...
Во всех (перечисленных здесь) случаях свидетели (сославшиеся на то, что не владеют информацией и отказавшиеся давать показания в суде, хотя знали о происшествии) от ответственности освобождаются...
Прежде всего, Талмуд подчеркивает, что речь в нашей Мишне, в отличие от предыдущей, не идет об имущественных исках. А по закону свидетель, поклявшись, обязан дать показания в бет дине, только если суд рассматривает дело о материальных претензиях (когда человек лишился части имущества и намеревается вернуть его через суд). И то обстоятельство, что от решения поднятых в нашей Мишне проблем косвенно материальное положение истца все же зависит (если, к примеру, истцу удается восстановить свое коэнство, он обретает и право получать и есть труму — небольшая часть урожая, которую земледельцы обязаны отделять в пользу коэнов), принципиальной роли здесь не играет.
Что же касается остальных пунктов Мишны, здесь вступает в силу правило, сформулированное в трактате Бава Кама: если ответчик обвиняется в преступлении, за которое ему полагается смертная казнь, от возмещения сопутствующего имущественного ущерба он освобождается. Скажем, убийца, который лишил жизни человека выстрелом из ружья, не платит за пробитую пулей рубашку жертвы.
Поэтому свидетели вправе отказаться идти в суд и не привлекаются за это в подобных случаях к ответственности.
Внимательный читатель не пропустит факт, что в нашей Мишне, как и в Мишне предыдущего листа, дается ситуация, когда сын избивает своего отца. Почему же в одном случае свидетели, знающие суть дела и отказавшиеся давать показания, обязаны искупить вину приношением, в другом — от ответственности освобождаются?
Талмуд объясняет, что между первым (в Мишне предыдущего листа) и вторым случаем (в нашей Мишне) есть существенная разница. И состоит она в том, что в предыдущей Мишне имеется в виду ситуация, когда сын не нанес отцу ран (и тогда он лишь компенсирует физический и моральный ущерб), в нашей же — сын избил отца до крови (и заслуживает сурового наказания).
Анализируя Мишну этого листа и сравнивая ее с предыдущей, Талмуд выдвигает вопрос: какое высказывание Торы дает основание сделать вывод, что поклявшиеся явиться в суд свидетели, владеющие информацией и отказавшиеся потом предоставить ее бет дину, ответственны за свое поведение, только если в суде рассматривается материальная претензия?
Учителя в разных частях Торы находят несколько как будто бы разъясняющих ситуацию цитат. И Талмуд углубляется в их исследование. Оставив за рамками нашего обзора подробности этого исследования, перескажем лишь его суть.
Отметим, что при изучении этого вопроса Талмуд пользуется методом сравнительного анализа двух цитат, помещенных в разных разделах Торы. За основу сравнения берется употребление в разных фрагментах одних и тех же слов.
Например, в книге Ваикра о свидетелях сказано: “Если некто (к кому обратился истец, заклиная) был свидетелем (происшествия), или видел (что случилось, или знал (суть дела), но не сообщил, будет он привлечен к ответственности” (гл. 5, ст. 1).
И в той же книге есть такая фраза: “Если некто совершит проступок пред Всевышним, и будет отрицать, что отдана ему в заклад (какая-то вещь), или (частично) использует (оставленное в заклад), или обманет ближнего своего... или поклянется в чем-нибудь ложно... должен вернуть похищенное...” (там же, ст. 20‑23).
И в том и в другом случае идет речь о материальных претензиях. И в том и в другом случае говорится об ответственности за проступок. А “звеном”, связывающим оба случая и дающим основание сделать соответствующий вывод, становится для Талмуда повторяющийся в этих фрагментах союз “или”. То есть фактором, реально выявляющим источник выведенного положения становится наличие всех трех обстоятельств: в сравниваемой цитате должен быть —повторяющийся союз “или”, слова о материальных претензиях и о привлечении к ответственности.
Чтобы избежать неточностей, Талмуд рассматривает и другие цитаты, где также повторяется этот союз. Скажем, берется фрагмент об убийце: “Если человек умышленно толкнет другого, или что-то бросит в него с умыслом, или специально ударит его рукой, и тот умрет...” (Бамидбар, гл. 35, ст. 20‑21). И в результате сравнительного анализа выясняет, что здесь отсутствует одно “обстоятельство” — материальные претензии.
Рассмотрев и “забраковав” подобным образом, несколько вариантов цитат, Талмуд останавливается на первом (в нашем изложении) и признает источником выдвинутого положения цитату из книги Ваикра, где говорится о закладе...
На этом листе Талмуд продолжает обсуждает нюансы законов, связанных с обязанностью свидетелей, отказавшихся дать показания в суде, в определенных случаях исправлять свой проступок приношением в Храме.
В Мишне нашего листа читаем:
Сказал человек свидетелям — “Заклинаю вас, пойдите и подтвердите в суде, что такой-то обещал дать мне 200 зуз (денежная единица) и не дал”.
Если свидетели (сделали вид, что не знают о чем речь и отказались пойти в суд), от ответственности (за это) они освобождаются.
Сказал человек свидетелям — “Когда произойдет то-то и то-то и вы станете свидетелями, заклинаю вас пойти в суд и дать показания”.
(Если все произойдет, как говорил этот человек, и свидетели будут присутствовать при этом), но сделают вид, что ничего не знают, и в суд не пойдут, приношение в Храме с них не требуется.
Вошел человек в синагогу и сказал (обращаясь ко всем присутствующим) — “Заклинаю вас, если кому-либо из вас известны обстоятельства (связанные с моей тяжбой), пойдите в бет дин (еврейский суд) и дайте показания”.
(Даже если присутствующие ответили “амен”, что, по сути, как мы знаем — см. на сайте, к примеру, обзор листа 32 — приравнивается к произнесению клятвы, и двое из них имели информацию), но уклонились от дачи показаний в суде, такие свидетели от ответственности освобождаются...
Начиная анализировать Мишну, Талмуд сразу же отмечает, что в первом положении речь, казалось бы, идет о материальных претензиях.
Почему же тогда, спрашивается, свидетели в случае, если отказываются давать показания, владея информацией, не привлекаются в этой ситуации к ответственности? И объясняет: здесь, по существу, материальной претензии, как таковой, нет, ибо говорится о гипотетической сумме. С одной стороны, человек, который обещал подарить определенную сумму денег, имеет право передумать, и никто с него эти деньги не взыщет. С другой — свидетели, если бы и дали показания в суде, подтверждающие факт, что деньги истцу действительно обещаны, не могут изменить положение. Ответчик, если захочет — даст деньги, не захочет — не даст.
Свидетели, как мы могли убедиться, обсуждая предыдущие листы (см. обзоры листов 32 и 33) несут ответственность за отказ от показаний, только если в суде рассматривается дело о реальном присвоении имущества (к примеру, один человек взял у другого вещь в залог и отрицает это).
В процессе определения, требуется ли приношение в Храме со свидетелей, которые отказываются выступить в суде, владея информацией, — добавляет Талмуд, — наиважнейшую роль играет предполагаемый исход судебного разбирательства. Если подразумевается, что ответчик должен будет вернуть истцу какое-либо имущество или — заплатить компенсацию, свидетелям, которые пренебрегли своей обязанностью подтвердить в суде факт незаконного присвоения, придется ответить за это приношением.
Последовательно обсуждая положения нашей Мишны, Талмуд переходит к следующему, в котором говорится, что свидетели свободны от ответственности, если “истец” (на самом деле обращающийся к ним человек истцом пока не является), упреждая события, “заклинает” их свидетельствовать в суде, о том, что еще не случилось.
Обратим внимание, что сами свидетели тут клятву не произносят. Это обращающийся к ним человек, опасающийся чего-то, что может произойти с ним в будущем, и загодя принимая меры “самозащиты”, практически навязывает им клятву. Освобождение их от ответственности в данной ситуации воспринимается, казалось бы, логичным и естественным.
Однако Талмуду такой “очевидности” не достаточно. Он углубляется в анализ фразы из Торы: “...И услышит голос заклятия, а он (свидетель) или видел или знал...” (Ваикра, гл. 5, ст. 1). И делает вывод: об ответственности свидетелей резонно говорить, только если человек заклинает их пойти в суд и дать показания по факту, который уже свершился.
Далее Талмуд выдвигает на обсуждение последнее положение нашей Мишне, где говорится о ситуации, когда человек, “заклиная” свидетелей отправиться в суд и дать показания по его делу, обращается не к конкретным людям, а к общему собранию.
Обоснование этого положения Талмуд находит в той же, процитированной выше фразе из книги Ваикра — “...И услышит голос заклятия, а он (свидетель) или видел или знал...”. В результате анализа Талмуд обнаруживает в этих словах указание на то, что вопрос об ответственности свидетелей происшествия, рассматриваемого в суде (в случае, если таковые нашлись среди присутствующих в общем собрании), можно говорить лишь при условии, если “заклятие” предназначалось именно им. Однако отмечает: если бы истец обратился бы к общему собранию со словами: “Заклинаю всех...”, реальным свидетелям, владеющим информацией по данному делу и отказавшимся пойти в суд, пришлось бы принять на себя клятву и исправить пренебрежение своими обязанностями приношением в Храме.
Обсуждая проблемы “вынужденной” клятвы свидетельства, когда сам человек не является ее инициатором и не произносит слова клятвы, но — лишь вынужден выслушать, как кто-то другой “заклинает” его свидетельствовать перед судом (см. обзоры листов 32, 33, 34, 35), Талмуд на нашем листе выдвигает вопрос: почему такого рода клятва обладает столь большой силой, что при ее нарушении при определенных обстоятельствах человек может искупить свою вину лишь глубоким раскаянием и приношением в Храме?
И выясняется, что реальную силу заклятие приобретает только в том случае, если в его тексте упоминается одно из Имен Всевышнего.
В Мишне нашего листа читаем:
Если произнес человек — “Заклинаю вас...” или “Повелеваю, чтобы вы...”, а потом использовал в своей речи одно из Имен Всевышнего, свидетели (отказавшись дать показания) искупают свою вину приношением в Храме.
Если сказал — “Заклинаю вас Небесами...” или сказал — “...Землей...”, от свидетелей (в любом случае) приношение не требуется (они свободны от ответственности).
Если, заклиная свидетелей (человек) использует четырехбуквенное или какое-либо другое из Имен Всевышнего (перечисляются имена), — говорит раби Меир (один из крупнейших Учителей Мишны, 2‑й век), — свидетели (которые пренебрегли обязанностью дать в суде показания) искупают вину приношением в Храме. Но, если (человек), произнося Имя Всевышнего, богохульствовал, ему полагается смертная казнь.
Свидетели (которые пренебрегли обязанностью дать в суде показания) несут (за это) ответственность, — говорят другие Учителя, — только в том случае, если человек, заклиная их (пойти в суд и дать показания), употребил четырехбуквенное Имя Всевышнего. И только в этом случае, богохульствуя, он заслуживает смертную казнь...
Тот, кто проклинал отца своего или мать свою, и произнес при этом любое из Имен Всевышнего, — говорит раби Меир, — заслужил высшую меру наказания.
Если не было произнесено особое, четырехбуквенное Имя, — говорят другие Учителя, — к смертной казни его не приговаривают.
Тот, кто проклинает себя или другого человека, упоминая одно из Имен Всевышнего, нарушает запрет Торы...
Прежде чем, вслед за Талмудом, приступить к обсуждению Мишны, подчеркнем, что текст нашей Мишны (в том виде, в каком он дается в Талмуде) очень сложен для понимания. Поэтому он дан в нашем обзоре в упрощенном и схематичном изложении.
Почему раби Меир устрожает правило и причисляет к “злостным” нарушениям, требующим вышей меры наказания, произнесение в неуважительном контексте любого Имени Всевышнего? — спрашивает Талмуд.
И прослеживает источник позиции раби Меира, приведя цитату из Торы: “Человек, человек богохульствующий, (со всей строгостью) ответит за свой проступок” (Ваикра, гл. 24, ст. 15).
Согласно той грани Истины, которая открылась раби Меиру, — дает заключение Талмуд, — он усматривает устрожение в повторе слова “человек”.
Другие Учителя открывают иную грань Истины, делая выводы из таких слов Торы — “...Назвавший Имя (четырехбуквенное) — умрет” (там же, ст. 16). Поэтому и отмечают, что тот, кто произнес в неподобающем контексте одно из остальных Имен Всевышнего, лишь нарушают заповедь, которая дается в книге Шемот: “Не проклинай Творца...” (гл. 22, ст. 27).
Далее Талмуд отыскивает источник запрета проклинать себя. И приводит цитату из Торы: “Только храни себя и старательно оберегай душу свою...” (Дварим, гл. 4, ст. 9).
Несмотря на то, что о запрете проклинать других людей, как и о проклятиях в собственный адрес, Мишна упоминает в одной фразе, источник положения по поводу проклятия ближних (всех евреев) Талмуд обнаруживает в книге Ваикра и цитирует — “...не проклинай глухого” (гл. 19, ст. 14).
Но при чем же тут “глухой”, если речь в Мишне идет вообще о евреях?
Талмуд объясняет, что комментарии Устной Торы ясно дают понять, что такое, казалось бы, узкое определение — “глухой” в определенном контексте (как, скажем, в нашем случае) расширяется Торой до обобщенного понятия...
Ханох Лернер
На нашем листе Талмуд переходит к обсуждению законов, касающихся клятвы, которую дает человек, утверждая, что не брал вещь, якобы (по предъявленному ему иску) переданную ему на хранение.
В Мишне читаем:
Клятву по поводу пикадона (вещи, отданной на хранение) приносят и мужчины и женщины, дальние и близкие (родственники), люди, живущие согласно еврейской традиции и те, кто еврейский образ жизни не поддерживают.
(Такая) клятва действительна не только, если дана в бет дине (еврейский суд), но и вне его; если она прозвучала из уст самого человека, а также, если произнесена другими, которые привели его к клятве.
Вина признается за нарушителем клятвы, — говорит раби Меир (один из крупнейших Учителей Мишны, 2‑й век), — только в том случае, если он в суде клятвенно отрицал факт получения имущества на хранение.
Вина не нем, если человек, взяв вещь на хранение, клятвенно отрицал, что получил ее. И неважно, где именно и каким образом эта клятва произнесена, — говорят другие Учителя. — И искупить эту вину он может лишь приношением в Храме, даже если (при том, что он знает, что говорит неправду) ему неизвестно, что за такую клятву привлекают к ответственности.
От ответственности поклявшийся, что не брал вещь в залог, освобождается только в том случае, если забыл, что ему дали на хранение имущество.
В процессе обсуждения Мишны Талмуд выдвигает вопрос: какое наказание полагается человеку, если он, умышленно отрицал под клятвой, что взял имущество на хранение, хотя и был предупрежден, что за такую клятву он будет привлечен к ответственности?
Тут мы находим отличие в законах о клятве по поводу заложенного имущества от законов других клятв, — говорят Учителя. — Как правило, по законам Торы, человек, который умышленно ложно поклялся и был предупрежден об ответственности, заслуживает наказание плетью. Но в нашем случае — иначе. Тот, кто, взяв вещь на хранение (в залог), а потом поклялся, что не брал, обязан исправить свой проступок приношением в Храме. И нет никакой разницы, предупреждали его об ответственности или нет.
Если человека не предупредили об ответственности за ложную клятву, — сказал Раба (великий Учитель Талмуда в Вавилоне; конец 3‑го века), — и он поклялся в том, что не брал имущества в залог, но по делу нашлись свидетели, подтвердившие обоснованность материальных претензий истца, ложно поклявшийся освобождается от ответственности.
Почему, спрашивается?
Потому, — объясняет Раба, — что в такой ситуации ложная клятва ответчика силы не имеет. Суд принимает решение на основании свидетельских показаний.
Но ведь в Мишне указывается, что человек, ложно поклявшийся по поводу пикадона, освобождается от ответственности лишь в том случае, если клятва дана им по ошибке (к примеру, он забыл, что взял вещь на хранение). Означает ли это, что позиция Рабы противоречит положению Мишны?
Здесь следует напомнить, что противоречий в Талмуде не бывает. Обсуждая ту или иную проблему, Учителя высказывают различные точки зрения, открывая разные грани Истины, каждая из которых дополняет общую картину, приближая исследователей к Истине.
Детально изучив позицию Рабы, Талмуд приходит к выводу, что великий вавилонский Учитель подразумевал ситуацию, когда ответчик, дав ложную клятву, еще до появления в суде свидетелей признался в обмане и выразил готовность вернуть истцу заложенную им вещь.
Отрицающий факт присвоения имущества (человек взял вещь в залог и утверждает, что не брал) и поклявшийся в этом, — говорит раби Йоханан (величайший Учитель Талмуда в Эрец Исраэль, 3‑й век), — несет за это ответственность и исправляет проступок приношением в Храме, если нашлись свидетели, подтверждающие, что эта вещь отдана истцом на хранение ответчику. Но если речь в суде идет о недвижимости, от обязанности совершить приношение в Храме поклявшийся ложно освобождается — даже если есть документ, в котором записан акт передачи в залог, к примеру, земельного участка. Потому что по закону, в судебном процессе по делу о недвижимом имуществе клятва с ответчика не требуется.
Если ответчик, заклиная, просит свидетелей подтвердить в суде, что земельный участок принадлежит ему, — продолжает раби Йоханан, — а они в результате от показаний уклоняются, им предстоит исправить свой проступок приношением в Храме...
На нашем листе Талмуд продолжает обсуждать законы клятв, которые даются ответчиком, отрицающим, что истец оставил ему на хранение свое имущество. И концентрирует внимание на зависимости ответственности за принесение ложной клятвы от ее словесного содержания.
В процессе предпринятого анализа Талмуд рассматривает самые разнообразные ситуации. Описывает, например, такую.
Допустим, человек сказал: “Клянусь, у меня нет ничего твоего”. Или просто, без слова “клянусь” — “У меня нет ничего твоего”. А тот, кто пришел забрать свою, отданную на хранение вещь, произнес: “Поклянись”. И человек, к которому пришли, ответил: “Амен” (что в данном контексте приравнивается к клятве, как будто бы человек сам сказал — “клянусь”).
И в том и другом случае, если человек, утверждая, что у него нет заложенной вещи, обманул, он несет ответственность за свою ложную клятву. Причем, если он дал такую клятву пять раз (перед судом и — вне суда), он отвечает за каждую из пяти клятв в отдельности.
Талмуд рассматривает другую ситуацию.
К тому, кто получил вещь в залог, пришли пять человек, и каждый из них потребовал: “Отдай вещь, которая находится у тебя”. А тот ответил: “Клянусь, нет у меня ничего вашего”.
В этом случае, если он обманул, он отвечает за ложную клятву одним приношением в Храме.
Но, если поклялся ложно перед каждым из пяти в отдельности, обязан пойти в Храм с пятью приношениями.
Далее Талмуд разбирает еще одну ситуацию.
Положим, пришел один человек к другому и говорит: “Отдай мне заложенную вещь, и то, к чему ты приложил руку (частично использовал), и награбленное и потерянное”.
Проведя анализ, Талмуд делает вывод: если сказал тот, к кому пришли — “Клянусь, нет у меня ничего такого” и обманул, несет ответственность за одну ложную клятву. Если ложно поклялся, что нет у него ни заложенного, ни украденного, ни найденного, парируя каждое обвинение в отдельности, несет ответственность за каждый обман.
То же самое происходит и в случае, когда “истец” перечисляет свои потери. Допустим, говорит: “Отдай мне мою пшеницу, мой ячмень...” и т. д. Если “ответчик” сказал: “Клянусь, нет у меня ничего твоего” и обманул, он ответит лишь за одну ложную клятву. Если же, вслед за “истцом”, перечислит в клятве все потери ответчика, несет ответственность за каждую из них.
Цена в подобных случаях не имеет значение, — подчеркивает Талмуд. — Даже если стоимость незаконно присвоенных ответчиком продуктов или вещей в сумме не превышает пруту (прута — самая мелкая монета времен Талмуда), он несет ответственность за “каждый пункт” данной им ложной клятвы.
Талмуд выдвигает на обсуждение новую ситуацию.
К примеру приходят к “ответчику” пять человек и говорят: “Верни вещь, которую взял в залог, а также — найденную тобой, которая принадлежит одному из нас...”. И в целом предъявляют ему четыре претензии. Эти вещи действительно находятся у него, но он, перечисляя каждую из претензий в отдельности, клянется одному из посетителей, что этих вещей у него нет.
Каким количеством приношений в Храме, — спрашивает Талмуд, — в этом случае обязан искупить ответчик свою вину за ложную клятву?
С него должны потребовать двадцать приношений, — говорит раби Хия (Учитель Талмуда в Эрец Исраэль, первое поколение, начало 3‑го века), — Ибо в такой ситуации не имеет значения, что он поклялся только перед одним из посетителей. Решающую роль здесь играет факт, что к нему пришли пять человек и предъявили ему четыре претензии.
Сказал Рава: если к ответчику приходит человек и требует — “Отдай мне мою пшеницу, ячмень и полбу”, а тот говорит — “Клянусь, нет у меня твоей пшеницы”, и выясняется, что чужой пшеницы в его амбаре и в самом деле нет, но есть чужой ячмень и чужая полба, от ответственности тот, кому предъявлена претензия, освобождается, ибо его клятва в данном случае — истинна.
На нашем листе Талмуд переходит к обсуждению проблем, связанных с клятвой ответчика в суде, которая дается, если он признает свою вину частично.
В Мишне нашего листа сказано:
Если истец требует с ответчика (как минимум) две серебряные монеты, а ответчик признает, что должен ему (хотя бы) пруту (самая мелкая монета времен Талмуда), он может дать перед судьями клятву (и клятва будет принята во внимание).
Если истец требует с ответчика серебро, а тот признает (что должен) медь, от клятвы он освобождается.
Если истец сказал ответчику — “Ты должен моему отцу сто монет”, а тот признает, что должен только пятьдесят монет, он клятвы он освобожден.
Если истец произнес: “Ты мне должен сто монет” и ответчик согласился, и истец сказал: Верни мне долг при свидетелях”, а ответчик возразил — “Я тебе уже вернул их”, судьи требуют с ответчика клятву.
Обсуждая Мишну, Талмуд описывает, как приносится клятва в суде.
Тот, кого приводят к клятве, клянется в суде Именем Всевышнего. Клятва произносится стоя, лишь знатокам Торы разрешается при этом сидеть.
Произнося клятву, человек должен держать в руке свиток Торы. Мудрец при этом может держать в руке тефиллин.
Перед тем, как взять с человека клятву, судьи предупреждают его о высокой ответственности за ложь в клятве. Ему говорят, что весь мир содрогнулся, когда передавая еврейскому народу Тору Всевышний сказал: “Не произноси Имя Мое по пустякам” (Шемот, гл. 20, ст. 7).
Перед тем, как привести человека к клятве ему объясняют, что про все запреты Торы написано — “очистит”, и только о ложной клятве — “не очистит”. Как сказано в Торе: “...очистить — не очистит...” (Шемот, гл. 34, ст. 7).
Но ведь то же самое сказано в Торе и по поводу нарушения заповедей, — отмечает раби Элиэзер (великий Учитель Мишны второго поколения, 1‑й век). И дает разъяснение: Всевышний очистит тех, кто совершит тешуву (вернется на пути Творца), испытав чувство искреннего раскаяния; но тех, кто будет повторять подобные проступки и не раскается — не очистит от вины.
Объясняют также человеку, что за нарушение запретов Торы несет ответственность именно тот, кто какой-либо запрет нарушил. За ложную клятву несет ответственность даже не только члены семьи того, кто ее произнес, но и все евреи. Как написано в Танахе: “...и из-за этого опечалилась земля” (книга пророка Иеремии, гл. 23, ст. 10).
Талмуд анализирует этот фрагмент описания и задается вопросом: почему перед клятвой говорят человеку, что только за ложную клятву наказывается вся семья клятвопреступника? Разве за нарушение заповедей членов семьи нарушителя не наказывают? Ведь написано по поводу проступков такого рода: “...И обращу Я мой гнев на этого человека и на его семью” (Ваикра, гл. 20, ст. 5).
Разъясняет раби Шимон: если есть в семье разбойник, вся семья нарушает закон, ибо покрывает преступника. Поэтому они тоже заслуживают наказание, но не такое тяжкое, которое полагается самому разбойнику.
Тот же вопрос выдвигает Талмуд и по поводу фразы — “...опечалилась земля”. И в качестве аргумента, подтверждающего, что любое нарушение заповедей вызывает ту же реакцию, приводит слова Торы: “...и споткнутся один о другого” (Ваикра, гл. 26, ст. 37). То есть все евреи — в ответе друг за друга.
И дает такое объяснение: в цитате из книги Ваикра имеется в виду ситуация, когда окружающие могли остановить нарушителя, не позволить ему совершить проступок, но не сделали этого.
Когда имеющий заслуги человек нарушает какой-либо запрет Торы, он может получить наказание лишь через 2‑3 поколения, — говорят человеку, приводя его к клятве. — Того, кто дал ложную клятву, наказывают сразу же. Как сказано в Танахе: “...Выведу Я ее, слово Всевышнего, и придет она в дом вора и клянущегося Моим Именем напрасно, и заночует в его доме, и уничтожит его и дурное в нем и каменное в нем” (книга пророка Захарии, гл. 5, ст. 4). Поэтому и говорят, что человек может пройти огонь и воду и остаться невредимым, но ложная клятва его уничтожит.
Талмуд отмечает: если в момент, когда человека приводят к клятве, он скажет — “Не хочу давать клятву”, его тут же освобождают от этого. Но в таком случае он должен оплатить материальные претензии истца...
На нашем листе Талмуд продолжает обсуждать законы клятв перед судьями.
В Мишне нашего листа сказано:
Если истец заявил (в суде), что ответчик должен ему золотую динару (монета времен Талмуда), но ответчик утверждает — серебряную динару плюс трисит (мелкая монета; в одной динаре — 8 трисит), да еще пундион (мелкая монета; в одном динаре 12 пундионов) и пруту (самая мелкая монета времен Талмуда), он (ответчик, подтверждая правдивость своих слов) должен дать в суде клятву.
Если (истец) потребовал (через суд, чтобы ответчик) вернул его пшеницу, но ответчик признался, что (взял у него только) ячмень, ответчик от клятвы освобождается.
И в этом случае ему полагается дать клятву в суде, — говорит рабан Гамлиэль (Учитель Мишны, глава Санѓедрина — Верховного суда; 2‑й век). И продолжает: если (истец) заявил, что ответчик должен ему бочки с маслом, а (ответчик) признает, что должен бочки — без масла, он должен поклясться перед судом (ибо признал свой долг частично).
Если (истец) потребовал (с ответчика) сосуды и землю, а ответчик признался, (что должен только) землю или (только) сосуды, от клятвы он (ответчик) освобождается.
Если ответчик признался, что должен вернуть (истцу) земельный участок, но меньшей площади (нежели утверждает истец), от клятвы (ответчик) освобождается.
Если ответчик признался что должен не столько сосудов, сколько назвал (истец), ему надлежит поклясться перед судом.
Талмуд приступает к анализу Мишны и выдвигает вопрос: почему ответчик должен клясться перед судом, если признал долг, только в других монетах?
Если истец потребовал с ответчика деньги, общей стоимостью в один золотой динар, — говорит раби Элазар (Учитель Мишны, 2‑й век). — Ответчик не обязан в суде давать клятву. Но Мишна имеет в виду случай, когда истец подчеркнул — “золотой динар — из золота”. Тогда клятва обязательна.
Далее Талмуд делает некое обобщение и сообщает: в принципе в судебных делах по имущественным искам, чаще всего, клятва не требуется, ибо в большинстве случаев есть два свидетеля, способные подтвердить, что материальные претензии истца, к примеру, обоснованы. И тогда судьи по свидетельским показаниям выносят решение, которое обязывает истца вернуть или оплатить имущество или долг. Однако бывает, что ответчик долг не признает, а у истца есть лишь один свидетель. В такой ситуации требуется клятва перед судьями.
Талмуд анализирует следующую часть Мишны — по поводу земли и сосудов — и задается вопросом: почему, если речь идет о сосудах, частичное признание ответственности требует клятвы, но в тяжбе по поводу земли, когда ответчик точно также берет на себя частичную ответственность, клясться он не должен?
Вопрос о частичной ответственности за земельный участок — относительно ясен. Ответчик освобождается в данном случае от клятвы, потому что существует правило: в судебных разбирательствах, касающихся претензий на недвижимое имущество, не клянутся.
Но вот с сосудами... Здесь ситуация сложнее.
Предпринимая исследование, Талмуд, пользуясь методом сравнительного анализа, спрашивает: почему в случае, когда истец предъявляет свои права на пшеницу и ячмень, а ответчик признает, что ячмень истца действительно находится в его амбаре, а вот чужой пшеницы у него нет, ответчику не нужно давать клятву; а в случае с сосудами, в той же, казалось бы, ситуации (частичное признание ответственности) — надо?
Не вдаваясь в детали довольно тонкого, отметим, обсуждения, представим лишь окончательный вывод. Дело в том, — объясняет Талмуд, — что в судебном разбирательстве по поводу пшеницы и ячменя материальная претензия истца состоит из имущества разных видов, что усложняет судебный процесс. Сосуды же — один вид имущества, и клятва здесь может в значительной степени повлиять на судебное решение.
Талмуд добавляет, что ответчика могут приводить к клятве в суде, даже если речь идет о самом мелком и дешевом предмете. И в случае, когда, допустим, истец требует с ответчика две иголки, а тот утверждает, что взял только одну...
Завершая на нашем листе разговор о должниках, Талмуд рассматривает ситуацию, когда кредитор через суд требует с ответчика определенную сумму, а тот утверждает, что ничего ему не должен. Клянется ли ответчик в этом случае? — спрашивает Талмуд.
От клятвы он освобождается, — говорят Учителя.
Он приводится к клятве ѓейсет (клятва, установленная мудрецами), — говорит рав Нахман (Учитель Талмуда второго-третьего поколения; 3‑й век).
Эта дискуссия необычайно интересна, в первую очередь, тем, что Талмуд исследует в процессе обсуждения человеческую психологию.
Один человек не предъявит другому иск, если между ними не было имущественных отношений, — говорит рав Нахман.
Трудно встретить столь наглого человека, — говорят другие Учителя, — который решится, взяв деньги, в присутствии своего кредитора отрицать свой долг...
В конце концов, Учителя принимают единую позицию: скорее всего, ответчик на данный момент пытается увильнуть от уплаты долга, предполагая, что если ему это удастся, он все равно вернет деньги, но — позднее, когда скопит нужную сумму, например.
В заключение нашего обзора подчеркнем, что клятва — не “послабление”, облегчающее положение человека, которому предъявлен иск, ибо она предполагает его высокую ответственность перед людьми и Небесами...
В обзоре предыдущего листа мы упоминали клятву ѓейсет, которая, по установлению мудрецов, дается в случае, если человек отрицает свой долг (см. обзор листа 40).
Теперь, на нашем листе, Талмуд рассматривает вопрос: чем отличается клятва ѓейсет от обычной клятвы перед судьями, то есть той, которая дается согласно указаниям Торы?
Тем, — говорят Учителя, — что в ситуации, когда ответчик отказывается клясться, клятву ѓейсет может принести истец, и на основании этого судьи примут решение.
То же самое и с клятвой, предусмотренной Торой, — говорит Мар бар Аши (сын редактора Талмуда, рава Аши; Учитель Талмуда, 5‑й век).
Разница тут в том, — объясняет раби Йоси (великий Учитель Мишны; 2‑й век), — что клятву ѓейсет судьи заведомо дозволяют дать истцу и на ее основании решают дело, если подозревают, что ответчик способен и в клятве солгать. Что касается клятвы, предусмотренной Торой, они обязаны предложить ответчику поклясться.
Как поступают, когда истец предъявляет долговой документ, а ответчик утверждает, что долг им уже выплачен, просто он забыл забрать этот документ у кредитора? — спрашивает Талмуд. И отвечают: в подобных случаях судьи требуют от ответчика, чтобы он выплатил долг. Но если ответчик настаивает на своем, по просьбе судей кредитор обязан дать клятву, подтверждая, что ответчик деньги ему еще не вернул.
Но ведь мы говорили, что клятва нужна, когда человек (в нашем случае — кредитор) признает, что получил то, что ему причитается, частично, и хочет получить остальное (случай с сосудами —см. обзор листа 40) — говорит рав Аха (Учитель Талмуда, 4 век, Вавилон). — А тут получается, что он должен поклясться, даже если не признает, что часть долга с ответчика им уже взыскана.
В рассматриваемом ранее случае человек должен поклясться, — объясняет рав Аши (великий Учитель, редактор Вавилонского Талмуда, начало 5‑го века). — Здесь же вопрос о клятве возникает только при условии, если ответчик такой клятвы требует.
Вникая в суть дела, Талмуд, как всегда, стремится предусмотреть самые разные возможные ситуации. И в частности, выдвигает на обсуждение случай, когда ответчик утверждает, что брал деньги взаймы при свидетелях и отдал — при тех же свидетелях. И не виноват, что теперь, когда кредитор требует с него долг вторично, люди которые могли бы подтвердить его правоту, уехали в далекую страну. Как тут выяснить истину?
Если человек в суде заявляет кредитору: “Я вернул тебе долг в присутствии такого-то и такого-то, но сейчас, как тебе известно, их нет в этой стране...”, — говорит рав Папа (амора, Учитель Талмуда 5‑го поколения, конец 4‑го века), — он не лжет. Ведь это легко проверяется. Поэтому судьи принимают на веру слова ответчика.
Отметим, что ѓалаха (еврейский закон) по этому поводу следует точке зрения рава Папы.
Как рассматривать ситуацию, когда ответчик, взяв деньги без свидетелей, позднее, перед свидетелями признает свой долг, а на следующий же день утверждает, что деньги кредитору уже вернул? — спрашивает Талмуд.
И отвечает: по законам Торы, в этом случае ответчик в суде от клятвы освобождается. Если он при свидетелях признает, что все еще не вернул одолженные деньги, это равносильно тому, что он при свидетелях брал деньги в долг — со всеми вытекающими отсюда последствиями. То есть кредитор, к примеру, вправе потребовать, чтобы ответчик вернул ему долг при тех же свидетелях.
На этом листе мы вновь можем убедиться, что, делая конкретные выводы, Талмуд непременно учитывает человеческую психологию. К примеру, рав Аси, изучая ситуации с должником и кредитором, углубляется в исследования случая, когда кредитор давал деньги в долг при свидетелях и обращается в суд, чтобы вернуть одолженную сумму, не требуя, чтобы ответчик отдал их при свидетелях. И обращает внимание на некую “странность”: если кредитор, одалживая деньги, призвал свидетелей, это означает, что обратившемуся к нему человеку он не доверял, откуда же вдруг взялось доверие при возврате денег? И делает вывод, что слова истца следует поставить под сомнение.
Абайе (амора, один из крупнейших Учителей Талмуда в Вавилоне; первая половина 4‑го века) рассматривает иную ситуацию: кредитор предупредил должника, чтобы тот вернул ему долг в присутствии Реувена и Шимона, но должник отдал свой долг при других свидетелях. И вот кредитор пошел в суд и заявил, что свои деньги назад не получил. Как тут поступить?
Если кредитор назвал имена свидетелей, при которых он хочет получить долг, — говорит Рава (величайший Учитель Талмуда; Вавилон, 4‑й век), — должнику надо привести именно этих свидетелей. Иначе факт возврата денег — под сомнением.
И ѓалаха следует точке зрения Равы.
Обсуждая поднятую тему Талмуд рассказывает такую историю.
Кредитор выдвинул должнику условие — отдать деньги в присутствии двоих знатоков Торы. Но должник отдал причитающееся без свидетелей. Вскоре эти деньги у кредитора пропали. И он пошел к раву Нахману (Учитель Талмуда второго-третьего поколения; 3‑й век) и спросил:
— Да, должник вернул мне деньги, но у меня их нет. Могу ли я считать, что получил их на хранение — до тех пор, пока ни придут ко мне два знатока Торы, чтобы подтвердить факт возврата денег?
Рав Нахман ответил:
Если ты хочешь с должника еще раз получить пропавшие у тебя деньги, это тебе не удастся. Ведь ты сам признал, что должник тебе деньги вернул. Если же тебе важно соблюсти поставленное тобой условие, приноси деньги, а я и рав Шешет (амора второго-третьего поколения, Учитель Талмуда; конец 3‑го — начало 4‑го века) будем свидетелями...
Какое решение должен вынести суд, — спрашивает Талмуд, — если ответчик, утверждая, что отдал долг, сослался на конкретных свидетелей, а они говорят, что такого случая не припоминают?
Это означает, что должник пытался обмануть суд, — говорит рав Шешет. — И судьи должны обязать его вернуть взятые у кредитора деньги.
Но Рава усматривает здесь иную грань Истины. Человек вправе забыть, что кто-то вернул долг, — говорит он. — На этом основании нельзя выносить судебное решение.
И в этом вопросе ѓалаха тоже следует точке зрения Равы...
На нашем листе Талмуд продолжает обсуждать различные конфликтные ситуации, связанные с взаимоотношениями кредитора и должника (см. обзор листа 41).
Талмуд рассказывает такую историю.
Один человек потребовал, чтобы другой вернул ему 600 монет.
— Разве я не отдал тебе сто шишек (использовались для выделки кож), каждая из которых стоила по 6 монет?! — возмутился этот “другой”.
Каждая из них стоила 4 монеты, — возразил первый.
Призвали двух свидетелей, и те подтвердили, что шишки стоили по 4 монеты.
Очевидно, что должник — лжец, — говорит Рава (величайший Учитель Талмуда четвертого поколения; 4‑й век).
Но ведь ты же учил нас, что нередко забывают даже очень важные вещи, — сказал Раве на это Рами бар Хама (Учитель Талмуда в Вавилоне, 4‑й век), — и никто не может обязать их помнить...
В ответ Рава подмечает одну психологическую особенность людей. Рыночную цену использующихся в обиходе вещей, — говорит он, — человек, как правило, отлично запоминает.
Талмуд выдвигает на обсуждение ситуацию: кредитор требует с должника долг, подтверждая свое требование соответствующим документом, а тот утверждает, что деньги вернул; “это были другие деньги”, — говорит кредитор...
Документ в этом случае ничего не стоит, — резюмирует рав Нахман (великий Учитель Талмуда второго-третьего поколения; 3‑й век), — поскольку кредитор признал, что деньги с должника получил.
Позиции рава Нахмана следует и ѓалаха (еврейский закон). Однако закон при этом выдвигает условие: документ утрачивает силу, если деньги были отданы кредитору при свидетелях. Если — наедине, кредитор вправе утверждать, что ему были отданы “другие” деньги.
В завершение разговора о должнике и кредиторе, когда оба они несут полную ответственность за свои поступки Талмуд обсуждает вопрос: что такое доверие?
Сказал Абайе (амора, один из крупнейших Учителей Талмуда в Вавилоне; первая половина 4‑го века): если кредитор сказал на словах, что доверяет должнику, а в результате взял с него одолженные деньги в присутствии двух свидетелей, это означает, что он все же доверяет ему — быть может, больше, чем свидетелям.
Может быть он доверяет должнику больше, чем себе самому, но не бывает так, что один человеку доверяет другому больше, чем свидетелям, — говорит по этому поводу рав Папа (амора, Учитель Талмуда 5‑го поколения, конец 4‑го века). — Во всяком случае, если кредитор взял свои деньги обратно в присутствии трех свидетелей, это означает, что у него нет доверия должнику.
Далее Талмуд переходит к ситуациям, когда одна из сторон, выступающая в суде по делу о долге — юридически неполноправна. Речь идет о тяжбе с глухим, психически нездоровым человеком или несовершеннолетним.
В Мишне, разбирающей эту проблему, сказано:
Если претензия предъявлена глухим, умалишенным или несовершеннолетним, клятв суд не требует.
(Однако) если несовершеннолетний требует с ответчика клятву, ответчик обязан поклясться...
Обсуждая содержание Мишны, Талмуд выдвигает вопрос: почему Мишна делает исключение для несовершеннолетнего? Ведь в Торе сказано: “Если отдаст человек ближнему своему деньги или вещь на хранение...” (Шемот, гл. 22, ст. 6). Здесь очевидно имеется в виду взрослый человек, но — не несовершеннолетний подросток.
Талмуд дает этому положению Мишны такое объяснение: такое исключение делается, когда несовершеннолетний требует с ответчика деньги, которые он был должен его отцу.
Клянутся перед несовершеннолетним и в том случае, когда взыскивают долг с принадлежащего ему имущества, — дополняет Шмуэль (великий Учитель Талмуда первого поколения; 3‑й век)...
Моше Гойхберг
В предыдущих обзорах мы не раз упоминали о том, что в судах по некоторым имущественным искам клятвы (ни со стороны ответчика, ни со стороны истца), согласно закону, вообще не приносятся..
Мишна нашего листа классифицирует и перечисляет эти случаи.
К искам в суде, не требующим клятв, относятся имущественные иски, связанные с правом владения рабами, ценными бумагами, землями, а также с имуществом экдеш — посвященным Храму.
(Кроме того) в случае кражи этих четырех видов имущества (в отличие от любой другой кражи) вор не должен платить их двойную стоимость.
Шомер хинам (тот, кто бесплатно сторожит имущество) не должен клясться, что он сторожил порученное ему имущество, как положено, и не проявил халатности.
Шомер сахар (сторож за вознаграждение) не должен возмещать хозяевам стоимость украденной у него вещи (которую ему было поручено охранять).
Клятву можно приносить в суде только в том случае, когда иск связан с
имуществом, которое можно измерить или взвесить.
В случае, если иск связан с вещью, посвященной Храму, за которую посвятивший несет ответственность, — говорит раби Шимон, — до ее передачи во владение Храма, вещь принадлежит ему, и он может в этом поклясться...
Анализируя Мишну, Талмуд задается вопросом: можно ли приносить клятву в суде, когда предмет иска — такое недвижимое имущество, как, например, дерево?
Дерево не считается частью земли, — говорит раби Меир. — Поэтому по его поводу в суде можно приносить клятву.
Все, что прикреплено к земле, считается подобным самой земле, и так же, как не клянутся о земле, не клянутся и о том, что к ней “прикреплено”, — говорят другие Учителя.
Всесторонне исследовав проблему, Талмуд приходит к выводу, что раби Меир имеет ввиду ситуацию, когда плоды на дереве уже созрели и готовы к тому, чтобы их собрали. Поскольку такие плоды больше не нуждаются в земле, их можно считать собранными, а значит, они являются отдельным от земли имуществом.
Другие Учителя, изучая эту проблему, открывают в ней иную грань Истины. Они рассматривают плоды, пока они еще не собраны, как недвижимое имущество, прикрепленное к земле. И тогда, как говорилось выше, суд, разбирая имущественную претензию, не должен приводить к клятве ни ответчика ни истца.
На нашем листе дана еще одна Мишна, которая посвящена имущественным искам, связанным с ситуацией, когда один человек одолжил другому деньги под залог, но вещь, отданная в залог, находясь у кредитора, пропала.
Если кредитор говорит, что пропавший залог стоил шекель, а сумма, одолженная им равнялась сэле (денежная единица, равная двум шекелям); но должник утверждает, что стоимость залога и сумма ссуды были равны сэле, должник не дает (в суде) клятву.
(Однако, в случае), если кредитор утверждает, что сумма ссуды равнялась сэле, а стоимость залога равнялись шекелю, но должник говорит, что стоимость залога равнялась трем динарам (то есть, трем четвертям сэлы), ответчик должен поклясться.
Если истец — должник, и (должник) заявляет в суде, что сумма ссуды равнялась сэле, а стоимость пропавшего залога — двум (то есть считает, что кредитор должен ему сэлу), но кредитор утверждает, что стоимость залога и сумма ссуды равнялись сэле (вообще не признает долг), ответчик не обязан клясться...
ведь в этом случае он отрицает весь свой долг целиком.
(Если в аналогичной ситуации) кредитор скажет, что стоимость залога равнялась пяти динарам (то есть признает, что должен динар), он обязан поклясться.
Если возникает ситуация, когда должник обязан клясться о стоимости залога, эту обязанность (подтверждая правдивость своих слов) переносят на кредитора, во владении которого находился залог...
Обсуждая эту вторую Мишну, Талмуд пользуется методом сравнительного анализа и делает вывод, что два первых ее пункта “иллюстрируют”, по сути, положения, о которых уже шла речь в наших обзорах.
В частности, когда должник оценивает оставленную в залог и пропавшую вещь в ту же сумму, что была предоставлена ему кредитором, он фактически полностью отрицает свой долг. А отрицающий долг целиком, от клятвы в суде освобождается (см. обзор листа 40).
Но почему же тогда требуют клятву с ответчика, в случае, когда кредитор ссудил должника сэлой, и тот говорит, что отданный им кредитору и пропавший залог стоил два шекеля (три четверти сэлы)?
И отвечает: эту ситуацию мы можем рассматривать, как частичное признание долга. И тут, как мы учили (см. обзор листа 40), ответчику приходится клясться перед судьями...
В обзоре предыдущего листа (см. обзор листа 43) мы рассматривали Мишну, в которой говорилось, что в случае, если ответчик утверждает, что стоимость отданного им кредитору, как гарантия возврата ссуды, а потом пропавшего из дома кредитора залога была меньше одолженной суммы (то есть он частично признает долг) и обязан дать клятву в суде, право на клятву передается истцу (кредитору, в руках которого находился залог).
На нашем листе Талмуд, продолжая обсуждать Мишну, задается вопросом: почему в этом случае клятву в суде должен дать не ответчик, а — истец (кредитор)?
Если между кредитором и должником возникают разногласия по поводу стоимости утраченного залога, — говорит рав Аши (великий Учитель, редактор Вавилонского Талмуда, начало 5‑го века), — суд требует клятву, что оставленная в залог вещь не присвоена кредитором, но действительно утрачена, и такую клятву может дать только кредитор.
Но ведь в наших обзорах отмечалось, что тот, кто частично признает долг (ответчик), обязан дать в суде клятву, в нашем случае — подтверждающую его оценку стоимости залога. Почему же Мишна, как будто бы, отрицает свое предыдущее положение? Нет ли тут противоречия?
Данное положение Мишны, — объясняет Талмуд, — следует понимать так: кредитор, во владении которого находился залог, должен первым дать клятву, что залог действительно утрачен; после этого должник (как любой человек, частично признавший долг) обязан поклясться, что не должен кредитору больше той суммы, которую он, по его расчетам, собирается вернуть кредитору, указывая стоимость залоговой вещи.
Далее Талмуд начинает рассматривать ситуацию под иным углом зрения.
Обычная человеческая логика подсказывает нам, что в случае, когда кредитор утратил вещь, которую ему оставил в залог должник, гарантируя возврат ссуды, и эта вещь стоила меньше одолженной суммы, должник обязан вернуть кредитору разницу между суммой ссуды и стоимостью залоговой вещи. Однако из текста Талмуда мы узнаем, что все не так просто, как может представиться.
Если один человек одолжил другому тысячу динаров, взяв при этом в качестве залога рукоять серпа (вещь несравненно более дешевую), — говорит Шмуэль (Учитель Талмуда первого поколения; 3‑й век), — в случае, если он потеряет ее, должник вообще не обязан возвращать ему долг. Однако, если в качестве залога он взял две рукояти и потерял одну из них, то поскольку он может вернуть залог, хоть и частично, должник обязан вернуть ему деньги, взятые в долг (за вычетом, разумеется, стоимости потерянной рукояти).
Даже в том случае, если залогом служили рукояти двух серпов, и была потеряна одна из них, — говорит рав Нахман (Учитель Талмуда второго-третьего поколения; 3‑й век), — должник обязан вернуть лишь половину ссуды. Однако, если в качестве залога кредитор взял у должника рукоять серпа и слиток серебра (две вещи, несопоставимые между собой по стоимости), то в случае потери рукояти, он не теряет половину одолженной суммы.
Если залог состоял из двух предметов, несопоставимых по стоимости (к примеру, рукоять серпа и слиток серебра), — говорят Учителя знаменитой вавилонской иешивы в городе Неѓардеа, — в случае утраты кредитором одного из них, он теряет половину долга, а в случае утраты обоих залогов, должник вправе вообще не возвращать ему долг.
Талмуд предпринимает исследование граней Истины, открытых Учителями, соотнося их с содержанием Мишны. И приходит к выводу, что Мишна описывает ситуацию, когда кредитор, беря под одолженную им сумму залог, подчеркивает, что не считает взятую в залог вещь эквивалентом одолженной суммы и учитывает лишь ее реальную стоимость. Шмуэль, рав Нахман и Учителя иешивы города Неѓардеа углубляются в анализ Мишны и рассматривают ситуацию, когда залог берут в качестве эквивалента долга. Поэтому и говорят, что в случае утраты залога считается, что должник компенсировал ссуду отданной в залог и утраченной вещью и возвращать кредитору ничего не обязан.
Вопрос о потерянной кредитором залоговой вещи и возврате долга обсуждают и другие Учителя.
Тот, кто дал в долг под залог, вправе взыскать с ответчика одолженную сумму даже в случае потери залоговой вещи, — говорит раби Элиезер (великий Учитель Мишны, 1‑й век).
Иная грань Истины в этой проблеме открывается раби Акиве (величайший Учитель Мишны, 2‑й век). Должник может сказать заимодавцу: “Ты дал мне деньги под залог, раз потерян залог, потеряны и твои деньги”, — заключает он.
Талмуд отмечает, что раби Элиэзер и раби Акива делают свои выводы, анализируя фрагмент Торы, где о кредиторе сказано: “Верни ему (бедному должнику) залог (чтобы он мог им пользоваться еще до возвращения долга)... и будет засчитано тебе как цедока (пожертвование бедному)”.
И раби Элиэзер и раби Акива берут за основу своих логических построений вывод, сделанный при исследовании этого фрагмента Торы раби Ицхаком, который говорил, что залог, пока он находится у кредитора, по праву принадлежит ему, кредитору — поэтому Тора и называет цедакой залоговую вещь, если кредитор отдает ее должнику еще до возвращения долга. залог должнику.
Однако предпринятые ими исследования дают разные результаты.
Если кредитор теряет залоговую вещь, он тем самым теряет право на получение суммы, равной стоимости залога, — заключает раби Акива.
Залог остается во владении должника, даже если он находится у кредитора, поэтому возвращение долга не связано с тем, был залог утрачен или нет, — говорит раби Элиезер...
Наш лист открывает следующую, седьмую главу трактата Шевуот. И если в предыдущей главе рассматривались случаи, когда судьи бет дина (еврейского суда, который судит по законам Торы) возлагают клятву на ответчика, тем самым освобождая его от претензий истца, то в нашей, седьмой главе обсуждаются ситуации, в которых обязанность дать клятву возлагается на самого истца, и если он клянется, это дает ему право на удовлетворение иска.
Первая Мишна нашей главы очерчивает круг лиц и описывает ситуации, в которых эти лица, дав клятву, могут выиграть дело.
Суд разрешает дать клятву и выносит решение в пользу истца в следующих случаях:
Когда наемный рабочий предъявляет иск работодателю, требуя выплаты причитающейся ему зарплаты, а работодатель заявляет, что положенную сумму рабочему уже заплатил.
Наемный рабочий дает клятву и взыскивает всю сумму зарплаты с работодателя только в том случае, — говорит раби Иегуда (великий Учитель Мишны, 2‑й век), — если работодатель признал, что должен ему часть суммы.
Когда иск обидчику предъявляет жертва ограбления или избиения.
Когда по закону клятву должен был принести ответчик, но имеются основания подозревать, что его клятва окажется ложной.
Когда владелец (или продавец) магазина предъявляет иск покупателю,
требуя, чтобы тот оплатил покупку, и ссылается на торговые записи...
Исследуя содержание Мишны, Талмуд делает выводы, уточняющие ту или иную ситуацию.
Так, например, рассматривая случай, когда иск предъявляет жертва ограбления, Талмуд отмечает, что истец может принести клятву и выиграть дело, если речь идет о должнике (выступающем в роли истца), который заявляет, что кредитор (в данном случае — в роли ответчика) без его разрешения взял у него в залог под одолженную сумму какую-либо вещь, ответчик отрицает это, но есть свидетели, которые видели, как кредитор в отсутствие должника входил в его дом.
Иную грань Истины в этом вопросе усматривает раби Иегуда, добавляя к описанной ситуации дополнительное условие: “...если ответчик (кредитор) в суде частично признает выдвинутые против него обвинения”.
Под иском жертвы избиения в Мишне, уточняет Талмуд, подразумевается такая ситуация, когда люди видели, как один человек вошел к другому невредимым, а вышел — избитым. Но человек, в дом которого он заходил, отрицает факт избиения. В этом случае истец может поклясться, что был избит, и ответчик, согласно законам Торы, обязан выплатить ему полную материальную компенсацию.
И в этом вопросе раби Иегуда открывает иную грань Истины. Истец может дать клятву и выиграть дело, — говорит он, — только если ответчик частично признает свою вину. Например, истец заявляет, что два удара, а ответчик утверждает, что нанес истцу только один удар.
Анализируя ситуации, в которых ответчика могут подозревать в том, что его клятва окажется ложной, Талмуд заключает: Мишна имеет в виду такого ответчика, который когда-либо уже давал ложную клятву. И тут не имеет значения, по какому поводу он клялся. А также — если известно, что ответчик зарабатывает деньги, участвуя в азартных играх, одалживает деньги под проценты (что законом запрещается) или же торгует плодами в год шмиты (седьмой, шаббатний год).
Если же оба — истец и ответчик — принадлежат к одной из перечисленных выше категорий (то есть судьи имеют основания полагать, что и истец и ответчик способны дать ложную клятву), — говорит раби Йоси (великий Учитель Мишны; 2‑й век), — клятва “возвращается на свое место”, то есть — к ответчику, который получает право дать клятву и таким образом освободиться от претензий истца.
Поскольку ни истец ни ответчик доверия не заслуживают, — говорит раби Меир (великий Учитель Мишны, коллега раби Йоси; 2‑й век), — в случае, если нет другого способа доказать, кто из них прав, судьи должны разделить пополам спорную сумму, то есть — обязать ответчика удовлетворить половину иска.
И, наконец, разбирая положение Мишны о ситуации с хозяином (или продавцом) магазина, который, предъявляя иск в суде, ссылается на свои торговые записи, Талмуд отмечает, что оно вступает в силу, когда покупатель попросил выдать своим рабочим товар в качестве зарплаты, пообещав хозяину магазина, что заплатит за этот товар позднее. Проблема возникает, если хозяин магазина (истец) заявляет, что, согласно договоренности, выдал рабочим ответчика товар, и требует, чтобы товар оплатили, а рабочие, в свою очередь, утверждают, что ничего не получили, а значит, их работодатель должен выдать причитающуюся им зарплату (деньгами или товаром).
В данном случае, закон дозволяет хозяину магазина и рабочим дать клятву, подтверждающую правдивость их слов, и суд взыскивает с ответчика в их пользу указанную в их исках сумму.
Раби Шимон бен Нанас (Учитель Мишны, 2‑й век) усматривает в решении этой проблемы иную грань Истины.
Подчеркивая, сколь сложна подобная ситуация, Бен Нанас говорит, что разрешая дать клятву и хозяину магазина и рабочим, суд ставит их в такое положение, когда одна из сторон будет вынуждена дать ложную клятву. Ведь из контекста очевидно, что кто-то из них говорит неправду. И предлагает другой выход: суд должен без клятв удовлетворить претензии обеих сторон, то есть вынести такое решение, согласно которому работодатель будет вынужден заплатить и рабочим, и хозяину магазина.
На нашем листе Талмуд продолжает обсуждать Мишну, приведенную на предыдущем листе (см. обзор листа 45), но — под другим углом зрения, разъясняя причины, почему в обозначенных случаях право клятвы передается истцу.
На примере данного исследования мы сможем еще раз убедиться в том, что Талмуд выстраивает логику выводов с учетом человеческой психологии, имущественного положения и других важных, играющих заметную роль в жизни людей, факторов.
Анализируя первое ее положение, касающееся ситуации, кода наемные рабочие предъявляют в суде иск работодателю, заявляя, что не получили зарплату, а работодатель утверждает, что зарплата выплачена, Талмуд выдвигает вопрос: почему клятву должны давать рабочие, а — не работодатель? Ведь и работодатель, казалось бы, мог поклясться, подтверждая свои слова, и освободиться от возмещения суммы претензий.
И объясняет: обычно у работодателя — много рабочих, и существует вероятность того, что он просто забыл, кому из них он выплатил зарплату, кому — нет. Во всяком случае, такая возможность несоизмеримо выше, чем вероятность того, что рабочий забудет, что деньги за работу хозяин ему уже выплатил. Ибо рабочий рассчитывает деньги от зарплаты до зарплаты, и его семья на эти деньги живет изо дня в день.
Обсуждая случай с должником, утверждающим, что кредитор, войдя к нему в дом (и это видели свидетели), взял без его ведома, в качестве залога принадлежащие ему вещи, а кредитор (выступающий в данном случае в роли ответчика) заявляет при этом, что ничего из дома должника не взял, Талмуд спрашивает: почему право клятвы не передается кредитору, который клятвой мог бы освободить себя от претензий должника? И отвечает: речь здесь идет о ситуации, когда свидетели не видели, что кредитор вошел в дом с пустыми руками, а вышел — скажем, со свертком в руках.
Здесь мы резонно можем спросить: зачем тогда вообще нужна клятва должника, разве для вынесения судебного решения недостаточно показаний двух свидетелей?
Предвидя подобный вопрос, Талмуд уточняет: клятва должника требуется в том случае, когда свидетели видели, что кредитор без ведома должника вынес что-то из его дома, но взятые вещи прятал под полами одежды, и они не могли определить, что именно он вынес и в каком количестве. То есть, по сути, справедливость иска свидетелями подтверждается, а клятва нужна для того, чтобы суд определил, какую сумму следует взыскивать с ответчика.
Раби Йоханан (великий Учитель Талмуда, Эрец Исраэль, 3‑й век) вносит в описание ситуации существенное уточнение: суд принимает решение на основании клятвы должника (в роли истца), если, согласно его собственным словам, кредитор (в роли ответчика) без разрешения вынес из дома истца предметы, которые и в самом деле могли поместиться под полами одежды; если же истец утверждает, что ответчик в залог под одолженную сумму взял довольно крупную вещь, право клятвы передается кредитору (ответчику). И если тот поклянется, что ничего из дома должника не брал, от материальных претензий истца он освобождается.
Талмуд выдвигает новый вопрос: почему в случае, когда человек обращается в суд, заявляя, что был избит таким-то, а ответчик вину свою отрицает, право клятвы, дающей истцу возможность получить полную компенсацию, предоставляется именно истцу, а — не ответчику?
Речь идет о ситуации, — объясняет раби Иегуда (великий Учитель Мишны, 2‑й век), — когда свидетели видели, что истец вошел в дом невредимым, а вышел — избитым, но есть вероятность того, что он сам, случайно или намеренно, нанес себе телесные повреждения. И здесь, при том, что ответчик вину отрицает, остается единственная возможность выяснить правду — заставить истца поклясться, что его действительно избили. На основании такой клятвы (клятва, как мы знаем возлагает на того, кто ее дает, высокую ответственность перед Небесами и людьми) суд может вынести решение в пользу пострадавшего и взыскать с ответчика компенсацию.
Однако в ситуации, когда по характеру повреждений на теле истца очевидно, что истец сам себе не мог их нанести (к примеру, на его спине — следы от зубов), и некому было, кроме ответчика, это сделать, от истца и клятвы не требуют. Суд выносит решение на основании свидетельских показаний.
Александр Капер
В наших обсуждениях мы уже говорили о том, что существует определенная категория людей, клятвам которых суд доверять не может. На этом листе Талмуд вновь возвращается к этой теме.
Напомним, что к этой категории относятся люди, о которых известно, что раньше они уже давали ложную клятву, например, выступая свидетелями в суде или — в роли одной из сторон судебного разбирательства о спорном залоге.
К ней (этой категории) причисляют и человека, который в свое время дал напрасную клятву (на иврите — шевуат шав). Допустим, сказал: “Клянусь, что я не ходил по солнцу”. А также — те, кто играет в азартные игры, одалживает другим деньги под проценты (что по законам Торы делать запрещено) или торгует плодами урожая, снятого в год шмиты (седьмой, шаббатний год).
Кто же дает клятву в суде, если ответчику не доверяют?
Мишна дает по этому поводу точное указание:
(Если в роли ответчика в суде выступает не заслуживающий доверия человек), право на клятву передается истцу, и суд взыскивает с ответчика (согласно претензии истца).
Но как поступают, если не только истец, но и ответчик лишен доверия?
Клятву дает, как в стандартных ситуациях, ответчик, — говорит раби Йоси (великий Учитель Мишны; 2‑й век).
Однако раби Меир (один из крупнейших Учителей Мишны, 2‑й век), исследуя проблему, открывает иную грань Истины. Истец, — говорит он, — получит от ответчика половину спорной суммы.
На нашем листе Талмуд обсуждает высказывания раби Йоси и раби Меира.
Раби Йоси имеет в виду объяснение вавилонских Учителей, — говорит рав Аши (великий Учитель, редактор Вавилонского Талмуда, начало 5‑го века), — которые указывали, что “клятва вернулась на Синай”.
Что это означает?
В своих комментариях Раши (раби Шломо бен Ицхак, величайший комментатор Торы, Танаха и Талмуда; Франция, 11 век) поясняет: на горе Синай Всевышний взял с еврейского народа клятву, сказав, например, “не воруй” и тогда Он взыщет с обманщика и вернет владельцу то, что ему причитается.
Но ведь в таком случае суду нет необходимости требовать клятву, и суду не придется взыскивать с ответчика.
Учителя Эрец Исраэль дают словам раби Йоси такое объяснение: он имел ввиду, что ответчик, формально получив право на клятву, не сможет ее дать, ибо имеет сомнительную репутацию; ему просто придется удовлетворить претензию истца.
Границы закона все же не выяснены, и Талмуд углубляется в более детальное исследование.
Учителя Вавилона, о которых говорил выше рав Аши — это Рав и Шмуэль (великие Учителя Талмуда первого поколения, 3‑й век), — говорит рав Папа (Учитель Талмуда 5‑го поколения, конец 4‑го века).
В Мишне есть такая фраза:
Сироты могут взыскивать долг (за отца), только если предварительно дадут клятву...
О чем здесь идет речь? — спрашивает Талмуд.
О ситуации, когда сироты предъявляют материальные претензии другим сиротам, — говорят Рав и Шмуэль. — И это правило действительно лишь в том случае, если сначала умирает истец (допустим, кредитор), а потом уходит в мир иной и должник. Но если умер сначала должник, чтобы взыскать долг, кредитор, прежде всего, обязан поклясться перед судьями в том, что долг ему не вернули. Если же вскоре покидает этот мир и кредитор, дети его не могут дать клятву и взыскивать деньги с детей должника, согласно правилу: клятву дети не наследуют и не взыскивают долг за отца, если возвращение долга через суд потребовало бы от их отца (кредитора) клятвы перед судьями...
На нашем листе Талмуд продолжает, теперь уже на более глубоком уровне, обсуждать нестандартные ситуации, требующие (или не требующие) клятвы одной из сторон тяжбы.
В Мишне сказано:
Лавочник не должен давать клятву, если утверждает, что у него есть записи о том, что его покупатель должен ему определенную сумму. Но — обязан поклясться, если говорит (имея соответствующую запись о приобретенном, но неоплаченном товаре), что по просьбе покупателя передал товар третьему лицу (к примеру, сыну покупателя или его рабочим, а покупатель подтверждает, что действительно об этом попросил), но человек (которому, по словам лавочника, товар передан) факт получения им товара отрицает.
Тут складывается довольно интересная картина. Лавочник выступает в роли истца — он хочет получить плату за отданный товар. Для него ответчик — покупатель, который попросил отдать товар, допустим, его сыну и обещал заплатать за него лавочнику.
Третья сторона — положим, сын покупателя, заявляющий, что никакого товара не получил, по сути, тоже предстает перед судом в роли истца. Но ответчик для него — владелец (или продавец) торговой лавки.
Однако покупатель в роли ответчика, который договаривался с продавцом, получается, практически не участвует в споре — центром судебного разбирательства становится установление факта, отдал торговец сыну покупателя товар или не отдал. Поэтому понятно, что у покупателя нет повода для клятвы в суде.
Клятву дает лавочник и третья сторона, — устанавливает Мишна. — (И на основании этих клятв) с покупателя взыскивают долг (если факт передачи товара подтверждается).
Такое решение этой проблемы записано и в ѓалахе (еврейский закон).
Попутно Талмуд отмечает, что по правилам лавочник должен дать клятву в присутствии третьей стороны, а третья сторона — в присутствии лавочника. Чтобы тому, кто пытался обмануть суд стало стыдно перед тем, кто знает, что произошло в действительности.
В процессе обсуждения Мишны, Талмуд поднимает “смежную” проблему. Дается такая ситуация: в суд пришли две группы свидетелей, каждая из которых дает противоречащие свидетельству другой группы показания. Очевидно, что либо та либо другая группа свидетелей — заведомо лжет. И вот, когда правда еще не выяснена, кто-то из этих свидетелей становится свидетелем по другому делу. Как относится к их показаниям или, подписям, которые они ставят на документе?
Поскольку не доказано, кто из свидетелей лжет, свидетельства любого из них по другому делу может быть принято, — говорит рав Ѓуна (Учитель Талмуда второго поколения, 3‑й век).
Рав Хисда (ученик, а потом — коллега рава Ѓуны; один из крупнейших Учителей третьего поколения; 3‑й век) усматривает здесь иную грань Истины. Показания любого из них не принимаются, — говорит он, — ибо свидетели обеих групп подозреваются во лжи.
Талмуд выдвигает на обсуждение следующую ситуацию: у одного кредитора — два документа на одного должника; один, на большую сумму, подписан свидетелями одной из этих групп, другой, на меньшую сумму — свидетелями той же самой второй группы. Какие выводы сделает суд?
Оба Учителя — рав Хисда и рав Ѓуна — говорят, что с ответчика следует взыскать меньшую сумму. Ибо в большей сумме, так или иначе, тоже как бы присутствует меньшая сумма. Поэтому иск на меньшую сумму более правдоподобен.
Ну, а если одному должнику предъявляют иски два кредитора, и у каждого есть соответствующий документ, за подписью тех же свидетелей, входящих в состав групп, которые, как мы определяли выше, дают противоречивые показания?
Эта ситуация напоминает ту, что описана в Мишне, — говорит рав Ѓуна. — Суд должен потребовать, чтобы оба кредитора дали клятву. И на основании этих клятв — взыскать указанные в документах суммы с должника.
Далее Талмуд предлагает разобрать такую ситуацию: кредитор предъявляет в суде документы на двух должников; один документ подписан первой группой тех же самых свидетелей, другой — второй группой свидетелей; и пока неизвестно, какая из групп, как мы помним, дает в том, самом первом деле, лживые показания.
Теперь уже мы можем догадаться, что рав Хисда оба документа не принимает. Но как поступит рав Ѓуна? По логике вещей он как будто бы должен признать действительными обе долговые расписки...
Тейко, — подводит Талмуд итог обсуждению. То есть вопрос, как нужно поступать в этой ситуации остается неразрешенным. И уточняет: оба должника обязаны дать клятвы, которые освободят их от долгов...
На нашем, уникальном по своей структуре листе (в нем размещена вся восьмая глава трактата) Талмуд завершает обсуждение проблем, связанных с клятвами. И рассматривает, в частности, нестандартные ситуации, возникающие в суде, когда неочевидно, кто — истец или ответчик, если в процессе судебного разбирательства появляется необходимость дать клятву, должен это сделать.
Здесь Талмуд изучает случаи, когда истец подозревает, что ответчик присвоил принадлежащее истцу имущество, но не уверен в этом.
Отметим, что Тора при таких обстоятельствах клятвы от ответчика не требует. Однако наши Учителя, всесторонне проанализировав проблему, постановили, что судебное решение в подобных делах выносится на основании клятвы ответчика, если ответчик относится к одной из выделенных ими категорий.
Об этом и говорится в Мишне нашего листа.
Если истец доподлинно не знает, кто присвоил его имущество, но подозревает в этом компаньона или арендатора принадлежащего ему поля (который расплачивается с ним частью снятого с этого поля урожая) или родственник (к примеру, один из братьев, ответственный за полученное после смерти отца наследство), ответчик по его требованию обязан поклясться в суде (в том, что чужое имущество не присваивал)...
Разбирая данную Мишну Рамбам (раби Моше бен Маймон, великий Учитель, Испания – Египет, 12 век) приходит к выводу, что Учителя времен Талмуда установили такой порядок вещей, чтобы люди перечисленных выше категорий с большей ответственностью относились к вверенным их заботам материальным ценностям.
Однако (когда речь, скажем, идет о части унаследованного родственниками имущества) ответчик не должен давать клятву, — продолжает Мишна, — если до этого, при разделе имущества, (наследники) обошлись без клятв (продемонстрировав доверие друг к другу)...
Поскольку лист 49 — последний в нашем трактате, Талмуд в нем подводит как бы некий итог. Поэтому возвращается здесь к самым различным, связанным с клятвами, темам. В Мишне этого листа есть, например, и такая фраза:
Год шмиты (седьмой, шаббатний год) аннулирует клятву.
О какой клятве идет речь?
Талмуд разъясняет, что приведенное положение Мишны относится к должникам и кредиторам. По закону год шмиты аннулирует долги, следовательно, аннулирует и клятвы, данные по этому поводу.
Возвращается Талмуд на нашем листе и к теме клятвы, которую, по предъявленной ему претензии истца, дает человек, получивший чужую вещь на хранение (об этом мы уже говорили — см. обзор листа 43).
Талмуд напоминает, что Тора подразделяет “сторожей” (сторож на иврите — шомер) имущества на четыре группы:
1) тот, кто берет на хранение вещь и сторожит ее бесплатно;
2) тот, кто на время одалживает вещь;
3) тот, хранит (охраняет) что-либо за деньги;
4) тот, кто берет имущество в аренду.
И отмечает, что для разных категорий “сторожей” применяются разные законы.
В частности, тот, кто сторожит имущество бесплатно, в случае, если оно утрачено, должен дать клятву, что берег его со всей ответственностью, не проявляя халатности, и пропажа — не его вина. На основании этой клятвы суд освобождает ответчика от возмещения стоимости имущества.
Талмуд сообщает, что этот закон основан на соответствующем указании Торы, где сказано: “Если даст некто своему ближнему имущество на хранение и оно будет украдено из его дома... он предстанет перед судом” (Шемот, гл. 22, ст. 6‑7).
Тот, кто одалживает на время чужое имущество, возмещает его стоимость, даже если оно утрачено в результате несчастного случая. Как сказано: “Если одолжит человек у ближнего своего и (взятое в долг) имущество сломается или умрет (животное)... он обязан заплатить” (Шемот, гл. 22, ст. 13).
Тот, кто сторожит имущество за деньги или берет его в аренду, в случае утраты этого имущества дает в суде клятву, что это произошло не по его вине и освобождается от возмещения стоимости имущества. Ибо сказано в Торе: “Если дает человек ближнему своему осла или быка или овцу — любую скотину на хранение и умрет (она) или получит повреждение... клятва Всевышнего будет между ними” (Шемот, гл. 22, ст. 9‑10).
Однако, если имущество украдут, суд по иску хозяина клятвы с ответчика не потребует. Ответчик должен возместить владельцу этого имущества его стоимость. И в Торе об этом сказано: “Если будет украдено у него, заплатит он хозяину” (там же)...
Подчеркнем, что в нашем обзоре мы выделили из содержания листа лишь основные моменты, не концентрируя внимание на некоторых темах и отдельных подробностях.
В заключение нам остается сказать, что на этом трактат Шевуот заканчивается. В следующих обзорах мы перейдем к изучению трактата Авода Зара...
Ханох Лернер